Дмитрий Ружников

Дмитрий Ружников родился 7 августа 1977 года. Поэт, автор песен.
Среди записей, изданный в 2001 году альбом "Приметы Миров" и записанный в 2003 году совместно с Владимиром Шихановым альбом "Созвездие Человека".
Планируется издание сборника стихов и песен.

Прогулки по парапету	(Приметы... Приметы миров...)
Посвящение на случай	(Стережешь под десницей очей своих...)
Нагорная	(В горниле купола Нагорная купалась...)
Переходя окраину	(Деловито, подобно пинг-понгу...)
Монолог без вести влюбленного	(Я бы не шел к тебе, если бы не душой дышал...)
Мираж в морозном небе	(Свежо стоять, сметая снег с ограды...)
Созвездие Человека	(Душа велика для тела и велика любовь...)

С парапета миров нет.
Будучи под ногами
Они налегают на небо
И тянутся к языческим богам.
Слева - вода,
С правого борта - брод
Или наоборот -
Смотря куда...

С парапета миров нет.
Есть один, но и он смят.
Только, сошед в себя,
Делишь на сферы ответ.
С парапета миров нет...

Из себя лишь миры делишь,
А на них и лица нет -
Без пола, морфемы и формы,
Отпетые к созерцанию
Разомкнут уста на берег и волны...

2
Не надо бросать взгляд,
Он тотчас угаснет брошенный,
Его место займет непрошенный -
Тот, что холоден и предвзят.
Это намного опасней...
Будешь сидеть у берега
Как Марат с застывшей "Эврикой!" на губах.

А если искать родного?
С кем только и света в окне.
Ищи родного. Так нет...
В обход сиреновых сонат.
Если б каждый искал так:
В разводах плавного неона не она...
И стоишь у безвыходных врат.
Дай Сизифу поднять на-гора -
Значит, камнем скатись обратно...

Так тень от тополя слетает к парапету.
В любой его точке цепочка событий не рвется,
Но ее точит желанье сробеть
И на жестах забыться,
На бег перейти,
На образы,
Рисовать пальцем в воздухе
Волосы Вероники с оглядкой на Плеяды.
Полно-те!
Говорю потому, что не досказал...
За полчаса до полночи бушует гроза.
Дует в ухо телефонной трубке на углу и по проводам.
Неведомо куда несется гул...

Три чайки искусно парят.
Не надо бросать взгляд -
Ты тут же будешь контужен
Только он расшибется о сушу.
Не надо бросать взгляд...

3
Кочевая облачность чуть приподнята,
Мысли в ее пределах,
Точнее - в ее воде
И более -
В глубиннейшей высоте,
На глубоководных высях.

Баржа проходит в берцах
(Ржавчина красным перцем),
За ней пароходик
И сердце - заметь - наводит
На длительные походы.

Живой интерес у чаек...
По ним узнают погоду...
Протяжный гудок парохода
Скучает в знакомых фьордах,
Дети швыряют плоские камни,
Камень скользит в направленьи-от-рая
И убегает в пучину,
Позже мужчины их собирают...

В бойницу парапета ветер теснится
Вода - та вовсе растит траву под водоросли,
Касательно весел вода лоснится
В кармане тает чернослив нормальности,
В него вкрапляются ключи и принципы.

Я в детстве сотни раз входил все в ту же Мекку.
Сейчас в сомненьях бьюсь: с какой ноги?
По глупости или с разбегу?
Но я плыву, надеясь не схватить бронхит.
Тем более теперь оплошности не редки
И Мекки так же внятно глубоки...

Стою где-то между миров - как прежде.
Езжу между миров, между миров люблю,
Терплю между миров.
Миры лишены задержек, но не тишины.
И вопрос: На чьей стороне?
Бред!
С парапета миров нет...

Потому весь белый свет - снег,
Потому ты был несмел с Ней,
Что не смог ступить на этот свет
Из того, откуда пел Ей.

А шел обо всех снег...
И на ногах рассудок не держал.
С тем, кто ересь вопит вслед,
Пили деготь на брудершафт.

Вы от века скорее разные:
Он поставил меж вами ладонь.
И хоть сам пил открыто красное,
Причащал вас простой водой.

И была вам судьей беда...
А когда улетал в световых летах,
Притяженье родной и там.
Вот где взаимность водится
И поступь непререкаемая.
Судьба - не мздоимец и даже не козырь.
Она, так сказать, подневольница -
Она на себя навлекаемая.

Бестолковый флюгер, и тот под тумаками
Треплется с высотными ветрами,
Вздрагивает на весах...
И ты бросал. И гордость умыкали сколько раз...
Я думаю, что сам бы ты отверг церковный сан
К тому, что совесть тебе указ.

На шаг оракул оказался слеп -
У самых глаз дороги перестали.
Приходится ступать на этот снег.
Воистину - остынет всяк, кто встанет.

Потому весь белый свет - снег,
Потому ты был несмел с Ней,
Что не смог ступить на этот свет
Из того, откуда пел Ей.

Здесь оставались ночевать -
Внутри и на морозе возле,
И незаметно кто-то души врачевал,
Волнуя дуновеньем горький воздух.

Пора, пора... Витай же
Нас от Морфея пробуждает Отче,
Кто не изверился - поверил: Дух летающ,
На буриданова осла уже не вскочит.

Искрился крест, развернутый во мглу,
Из почивален выходили задалече,
Как Лазарей разверз их крест-валун,
Но многими остался незамечен.

2
Монастырю вернули медный голос,
От пустоты простыла колокольня.
Отныне вслед за звоном взмоет голубь,
И коршун, брошенный в погоню, не догонит.

Отныне и вовеки вечные
Изреченное через плач
Да будет здесь. Бог весть,
Не явится палач,
Не опрокинет крест.

Не торопись, старушка, воду выливать,
Не мертвого несут - живой ступает.
Колокола пока еще в опале,
Когда из звонницы по сердцу вынимали,
Грудной покой дырявили киркой.
Святая боль у прихожан на память,
Долгий непокой...

Отныне и вовеки вечные
Изреченное через плач
Да будет здесь. Бог весть,
Не явится палач,
Не опрокинет крест.

Обвинять лиходеев: мол, врали,
Что не будет в России ни Ли и ни Вранглер,
Ни, тем более, портной всех евреев -
Джинсовый король Штраус Леви.
И склониться к витрине сразу,
Отличив манекен в шиповках,
Чтобы после, скользнув краем глаза,
Не принять его за живого.
Но опять же, свернув за угол,
Оказавшись в звенящей гуще,
Увидать в ней с десяток кукол,
С тем различием, что из живущих.

Чем к окраине ближе,
Рай не ближе - рай за краем.
Окраина - только грань,
Наивысшая грань перед раем.
Не сумев заарканить тропы,
Слететь в стремена корней
И свалиться в кусты
На пригорок двугорбый
К верблюду с лихих коней.

И лежать, взирая ленно,
В отходную пустынь неба,
Неожиданно для себя
Встретить сотню сортов семян,
Взять за крылышко ижицу ясеня -
Два крыла бесподобно равных.
Мироздание укрыто рясами
Нынче притчей страдальца урана.
И средь множества разных вер
Обретаешь одну: в твердь,
И святой на одну треть,
Отряхнувшись, идешь вверх.

Вы знаете, как долги дни без врачующих нежных дланей
И в залежах толкотни, есть счастье быть жертвой в любовном закланье,
Я сошел с ума, с ума на душу вышел - все слова начинаются с "ма",
Но я все прозевал, и я это не слышал, у меня все слова с "Вас".

Сердце стерпит любой трепет, может быть, только не мое.
Разный лепет его не трепет, единение его берет -
Теперь лишь инородным телом во всякого рода стенах.
Просторна в себе, добела бела и меня повела поднебесная дева,

Повела она к праведным делам, будто родила,
Будто сын ее, будто я один, и она одна, и не пополам - на двоих земля -
Это странный по мне кульбит. Я почти разучился грубить -
Зубы точил о научный гранит, считал что умею любить.

Друзья и враги, примите поклон за то, что учили смеяться,
За то, что легко по росе босиком, что не так было больно меняться,
Если тебя ничто не ворожит, это не может не насторожить, в запорошенной снегом лачуге
Пожилой капитан дней остаток прожил, завороженный парусным чудом.

Накрепко любить и любимым быть - оно познается в деле,
Не руби сплеча, различай свой быт, храм свой знай, знай свой терем -
Такие вещи сказали в прошлом, а смеяться, если смешно, пошло -
Добро и зло всегда будут темой слов, всегда будет от них пыль,
Значит, всегда будет тема ослов, тема других слепых.

Понимаешь, одно лишь увидеть надлом, счастьем убавить горе - другое.
Сейчас говорят, если плохо, "Облом!", а раньше говорили "Больно!"
Крутится-вертится шар голубой - на чьем вертеле, и кто вертит?
Думается мне, что нынче любой, всяк, кому не лень, верит.

Нынче так: кругом бардак, сколько любовь весит? -
Ну эдак так, Вам завернуть или как? - в общем килограммов десять -
Больше, чем золотая брошь, больше, чем в кармане брешь,
В гроше лишь всегда грош, а любовь же она - иль в душе, иль промеж...

Усомниться можно во всем, время, листая твои страницы,
Ждет твоего "Всё!" - Оно может лишить прочности,
Снять одежды, как с дерев осенью, оставить без рук в точности,
Как Венеру Милосскую, выставит лютым дьяволом, отдаст на возню вранью
И все же съест за тебя все яблоки и в покое оставит в раю...

Ведь то, что, ручаюсь, чисто, что изначально ясно, нам кажется черной кляксой,
Любови надо учиться - прямо с колес коляски,
С начала, с колен и в рост стоять и не гнуть спины,
Потом на колени просто, просто перед любимой...

Любови надо учиться. С видом будто почувствовал,
А ведь и любовь учится чему-то более у тебя грустному,
Любови надо учиться... Любови надо учиться...

Ведь рушится не то, что старое, хорошее - оно гуляет в жилах -
Мы вправе усомниться, стало быть, в том, что по сути лживо.
Любовью других восхищайся, вспомни о том, как бродил
Раньше и бродишь сейчас ты со стрелою в районе груди.

Я бы не шел к тебе, если бы не душой дышал,
Я б не нашел тебя, если бы поспешал,
Не любил бы, не любил бы...

Казалось тогда,
Что и космос какой-то двоякий,
Я тоже звезда,
И я тоже сверкаю во мраке
(Иван Елагин)

За тленьем дыма видеть караваны,
в дрожащем воздухе размытые совсем,
сверяющие путь от самого Ливана
по Млечной полосе.

Пустыня, зная их свободу, не мешает
под разворотом ночи жечь костры.
И сна, конечно же, их тоже не лишает,
качнув шатры.

Земля, горящая над ледяной Вселенной, -
из рук вон уходящая. Сквозь пальцы
пришли мы в этот мир бесследный,
твои скитальцы.

Душа кочевника единственна на сотни
оседлых городов, она - боса.
Не ждут пристанища в волнистом горизонте
её глаза.

Внутри засыпанных мечетей, среди лестниц,
в песок ведущих или в небеса,
услышит их затерянные песни
одна звезда.

Ну, вот и всё: черна ограда, шаг скрипящий,
домов бревенчатых плетеные корзины,
лишь колокольня - словно голосящий
рот муэдзина.

Взор огибал пределы,
коим белья не сшить,
если душа вне тлена -
тело внутри души.

Нам скучно бояться смерти,
навеки крадущей нас,
пускай заселяют дети
оставленный ею Парнас.

Она - интервал в биеньи
сердца и колоколов.
Однажды столкнувшись с нею,
ты тоже станешь таков.

Пускай под мостами безмолвно
тьма осязает венок,
покуда уставшие волны
не бросят его у ног.

Жертвой у ног океана -
за ним лишь один беспредел,
за ним облака Магеллана
как отстветы мыслей и дел.

Но, глядя на жизнь издалече,
жалко маша ей рукой,
ты, потеряв дар речи,
не обретешь покой.

Так что ори над устьем,
даже немой ори -
может тебя и впустят,
но не задержат внутри.