Статьи
Версия для печати
|
Полнолуние - Главная Статьи Версия для печати |
|
Городское Утро (From Pesenki.Ru)
Крик петушков жестяных - это команда "стоп"
И в черноту стены уходят картины снов.
То ли стволы двух берез, а может быть, две сосны,
Очень свои, до слез... Жаль, что уходят сны.
Изгнан из комнаты мрак, город спеша встает,
Слушает город "Маяк", кофе горячий пьет.
Транспорт родной кляня, сотню найдет злых слов.
Город во власти дня, люди во власти снов.
Вот ведь так много людей, ах, как тесно, тесно,
И вырастает день из недосмотренных снов.
День, чтобы строить дома, день, чтоб бывать везде,
Может быть, счастье поймать, может, остаться в беде.
***
Потеряла лицо Таня-тян -
Плачет о мяче укатившемся в пруд.
Возьми себя в руки, дочь самурая.
***
Звонкой капелью известили о себе
Соседи сверху.
Евроремонт.
***
Перестанем работать,
Будем петь, плясать, веселиться.
Рис купим в Канаде.
***
Самолет мой гудит,
Тяжело моему самолету.
Скорей бы Пирл-Харбор.
***
Уж солнце встало над горами,
А ты все, друг, лежишь
В одни носки одетый...
***
Рисовую лепешку испек самурай.
Кого угостить?
Самурай, самурай,
Кого хочешь выбирай.
***
Новый год.
Беззаботные лица прохожих
Лежат тут и там.
грустябрь голуби гастро-
ли карантина
сентименталь- (вино бистро)
-ная картина
и мимо туфельный конвой
очки берданка
плывет беременная мной
москуртизанка
плывет вдоль памятника мне
который не был
плывет тождественна луне
любви и небу
НИКОЛЬСКОЕ ПОДВОРЬЕ
ты присядешь в никольском подворье
просвистев вдоль по синей аллее
но как шапка алеет на воре
все внутри у тебя сатанеет
сатанеет от беглого солнца
от тончайшего белого пуха
от того как слепая старуха
перекрестит тебя из оконца
от того что здесь можно оглохнуть
очуметь от скандалов в трамвае
опупеть одуреть да издохнуть
от хибар хипарей и сараев
а ты сядешь в никольском подворье
и запишешь на белой полоске
номеруя цифирями сноски
все в химически чистом миноре
мимо четко печатая точки
каблучком неночного печальства
проскользит миллионная дочка
а в глазах у нее генеральство
и сухая костлявая дама
с попугаем в уродливой клетке
проплывет как торец нотердама
в наших снах с димедрольной таблетки
обретя положение сидя
не посмев положение лежа
все прощая и всех ненавидя
дама вымолвит боже мой боже
и покрывшись гусиною кожей
приструнив непослушную клетку
вышиваньем займется газеткой
изподлобья глядя на прохожих
надоест и вдова или дева
оторвавшись от книги и пяльцев
цепко сунет костлявые пальцы
белой змейкой к зеленому чреву
после скажет ему дай поглажу
сунет пальцы и ласково дунет
попугай изловчится и клюнет
а потом его больно накажут
за породу лишенный свободы
обреченный на вечное просо
попугай иудейской породы
с безнадежно неправильным носом
зеленея от грусти и злости
будет долго раскачивать носом
раскидав надоевшие горсти
бестолково-унылого проса
но за день до апокрифа тверди
придет час и минута в минутку
попугай превратится в голубку
в сизо-грязного голубя смерти
и взлетит голубочек никольский
оторвав свое тело от тела
городских черноземов как скользкий
отрываем мы взгляд от дебелой
от дебелой чумной поварихи
в диетическом сне общепита
когда шваркнет она дермовихи
мол берите родные и жрите
и взлетит голубок и раздавит
сизой грудью грунтованный воздух
выбивая из набрежной гвозди
задевая за выступы зданий
и от взмаха седеющих перьев
расплескается пух тополиный
и лишившись доверья деревьев
улетит в голубые долины
улетит и уверенный в чуде
возвратится грозою весенней
а в никольском саду в воскресенье
воскресенья майтрейи не будет
но захлопнутся пасти мостовы
фонари заменяя крестами
и нева под крестами лилово
белоночье свое наверстает
и в уснувшем никольском подворье
не вспугнув попугайную стаю
заполощется синее взморье
и растает растает растает
и внезапно над белою тьмою
над брелоками белого хлеба
над невой над крестовской тюрьмою
залоснится кристальное небо
в этом небе без облачных бликов
ни звезды ни пылинки ни точки
только вымя старушечьих ликов
попугай с генеральскою дочкой
только город замученный астмой
проштормленный шипением суши
обреченный на старческий насморк
на железом зажатые уши
а потом в этом некогда небе
не найдется и корочки хлеба
только небо и серое небо
только небо и небо и небо
(Вадим Певзнер)
Ты шагаешь вперед бездумно, слегка растеряно.
Абонент недоступен временно, только временно.
В этом времени будут плакаты на пыльных стенах,
Для душевной беседы компания манекенов,
На бензиновой пленке - осколки кремлевских башен,
Но и город внутри тебя нерушим и страшен.
Улыбнись же его витринам, не все потеряно,
Абонент недоступен временно, только временно,
Да и что нам, в непрочном асфальте искавшим брода,
До несбыточных встреч, до небесных дворцов восхода.
Скоро талой водой растечется его слюда.
Дождь протянет к земле телефонные провода.
_________________________________
Я всегда уезжал
С ветром в сердце – легко и бездумно.
Только клавиши шпал,
Острых рельсов скрипучие струны,
Эстетизм имитаций
Бессрочной разлуки старинной.
В разомкнувшихся пальцах
Бесчувственность новокаина,
Безотчетный рывок
В горизонт, как воронка, бездонный.
Километры дорог,
Громыхая, летят по наклонной,
Не давая припомнить
Ни чувств, ни имен, ни названий.
Так не ведают волны
Границы своих очертаний,
Ртуть закатной Оки,
Облака тополиного пуха.
Как они велики!
Но без нас все здесь слепо и глухо.
Нас водой напоят,
И земля обнадежит нас хлебом,
Чтобы бросить свой взгляд
На задворки закатного неба,
Да расслышать куплет –
Переливы взволнованных клавиш.
Одиночества нет,
Ты меня никогда не оставишь.
И грохочущий мир
Пропитает клубами сирени
Стены наших квартир –
Тупики пустоты и забвений.
ДЮЙМОВОЧКА
Захлопнута книга, измята постель.
Покой не приснился, поскольку бессоница.
Шагнешь за порог, и рассветный кисель
Навязчивой стужей к ладоням притронется.
Хотелось всего-то глоток молока
На млечном пути из хрустальной проталины,
Спала б себе дальше в бутоне цветка –
Привычный цветок не казался бы каменным.
дальше, блин, не помню
...Над запертой створкой могильной плиты
Ты берег - поросший травой и медузами.
Волшебно струится из недр пустоты,
Звучит твоя боль утихающей музыкой.
МИСТЕРИЯ УФ
В этом месте все не так.
Это время не тик-так –
это черт на каблучках
оправляется в очках.
В небе тщится камбала.
На углу торчит игла.
На кромешной авеню
млеет маленькая Ню.
Я бояться поэты, который собираться меня послушать.
Я бояться поэты, который побираться, что у меня покушать.
Я бояться поэты, который писать про меня, как поссать.
Я бояться поэты, который хотеть меня петь и плясать...
Ню страшится наготы.
Слева дом, и в нем коты.
Глаз глубокие разрезы
обнажают суть аскезы.
Тело предается платью.
Бок готовится к распятью.
Гвоздь подстегивает длань.
В ноздри ломится герань.
Я бояться поэты, который одет цвета пыли в материя уличной брани.
Я бояться поэты, который на харе иметь харакири, и в каждой ухе по ране.
Я бояться поэты, который сразу приходит к тебе на ты.
Я бояться поэты, который ум зараза, а сам целовать кресты...
Справа дом, на нем коты.
Их кровавые хвосты
тянут книзу, Совесть спит,
жертвы делают пи-пи.
Всё – коты, их очи – бары,
сполненные стеклотары.
Номер – ноль, а взгляд – налей,
недра – нега и филей.
Я бояться поэты, который еще молодой, но уже совсем зеленый.
Я бояться поэты, который все делать под хвост селедке.
Я бояться поэты, который с открытый глаза, и слеза, и сам голубой.
Я бояться поэты, который накрытый медной трубой...
Прямо – дом. Коты под ним,
На постелях серый дым.
Меж любовниками финка –
лапка вкрадчивого сфинкса.
Спи, о маленькая Ню.
Как прописано в меню,
тело не дают на вынос.
Бог не съест, свинья не выдаст.
Я бояться поэты, который собирать пожитки и держать ноги в страны тепла.
Я бояться поэты, который настолько жидкость, что выталкивать чужеродный тела.
Я бояться поэты, который сосать стиха, как из пальца минет.
Я бояться поэты, который есть меня за греха, что при мне их нет...
Чтобы не срыгнуть с ума,
с нами санитар зима.
Застывают охи-ахи
в сей смирительной рубахе.
Замерзает на корню
неглиже у нашей Ню.
Климакс вышибают клином.
Покидаю этот климат.
Я бояться поэты, который мертвой хваткой брать за живое.
Я бояться поэты, который ручки заламывать, как ружье воин.
Я бояться поэты, которых желтый дьявол приводить в желтый дом.
Я бояться поэты, которые делаться не обезьяна только с большим трудом...
Обезьянки сбиты в стайку.
Бал подсел на балалайку.
Дав роялю по зубам,
отлетает ночь забав.
Только всюду, где окошки
бдят стоические кошки.
В пасти таят снегири.
Рыба мертвая внутри.
Ну и еще одно. А вот на сайте http://www.vavilon.ru/texts/skoro0.html их много!
Как провожали пароходы!..
Нас было много на челне:
из поименно приглашенных
явился номером один
в Европе Томсон, Николай
пришел вторым, был третьим – лишний,
Четыре трупа – возле танка,
Пять мальчик – с-пальчиком кривым,
И с ними – дядька Пятачок,
Чье рыльце вечно в винном пухе, –
С началом каждого шестого
Сигнала на семи холмах.
Восьмым приперлось чудо света,
И вал девятым набежал.
Опять же, десять негритят
Зашли на девять с половиной
Недель, забрел Калиф на час,
На время деньги заглянули,
Вальпургиева – на ночь, день –
Пришелся на день, Санта-Клаус,
Она же – Барбара, вписалась
На всю оставшуюся жизнь.
Пришла веселая семейка:
кум королю, отец народов,
Одесса-мама, дядя Степа,
голод-не-тетка, дед Мороз,
сестра-хозяйка, братец-Кролик,
муж за пивом да баба с возу,
при них Бог весть каким коленом
Иван – Казанский сирота.
И много прочей мелкой дряни:
Парад – алле, Коломбо – пикчерс,
салями голд, шолом алейхем,
Абрам Дюрсо, мадам Тюссо,
Париж-Дакар, Орел-Каховка,
тамбовский-волк-тебе-товарищ,
вернись-в-Сорренто, Ленин в Польше,
Аллах-акбар, Европа-плюс.
Все было весело и чинно.
Иные, правда, напрягали,
увы, не парус: Ай – болел.
Товарищ Нетто, что на ты
был с Брутом, похвалялся Весом
общественным. С похмелья синий
Чулок с деньгами флиртовал.
Ударившись в Роман, газета
Ромен-Ролану наставляла
рога-копыта. Дальше – круче:
Грудь колесо изобретала,
стриптиз крепчал: так закалялась
мадам де Сталь, Агата Кристи –
крестилась так. Мари – курила.
Иные дружно упирались
Сему разврату: щеголяли
Кот в сапогах, свинья в ермолке.
Но в смокинг облачилось, нос
Держался гоголем, а рядом
Гулял маркиз по саду, с понтом
Пилата подхватив под ручку.
А близ, у стойки оловянной
Вели беседу: толстый с тонким,
Вдова – с веселым, с бедным – Йорик,
Дон – с тихим, рыцарь – со скупым,
Язык – с великим и могучим,
Бес – с мелким, с новеньким – прибой,
С почетным – донор, с блудным – сын,
Моряк красивый – сам с собою.
И вот расселись за столы.
Закусывали: Кукиш – маслом,
моржовый – хреном. Боровик
– грибом, премудрый – Пескарем,
бахыт – компотом, ромом – Баба.
Пост модернист держал. Скупой
Слезу глотал, а бедный – йогурт.
Вгрызался некто Тульский в пряник,
гуся Обгладывал хрустальный.
Биг мак потягивал, цыпленок
табак курил. Невольник чести,
вино в груди с зеленым змием
Горынычем смешав, рыгал,
Занюхивая мышкой князя.
Король с оленем расправлялся,
кровь – с молоком, алейкум – с салом,
с младенцем – черт, Иван – с усами,
Моряк красивый – сам с собою.
Но вот случилась заварушка.
Едва почуял бурю вестник,
Штык вынул нож, вкатил царь пушку,
Достала Анка пулемет,
За пистолет Макаров взялся.
Стращала пулей дура, мальчик
Грозился пальчиком, пускал
В ход вальтер скот, махала рыба
Мечом. Вне всех субординаций
Дал мичману по морде Панин,
А Пронин нахамил майору.
Гусь вдребезги разбил хрустальный,
Вдове порвал ее Клико.
Оленю обломал рога
Король. Порвал рубаху парень.
Андре Жида назвал безродным
космополитом, Гей Люссака
к Али – бабе приревновал.
По Харе получила Кришна.
Лазо обжегся на Печурке.
Миклуха бросила Маклая,
ушла с Петрухой на восток.
Хламиду сбросила Монада,
чуть не попав под каблучок
Одной из прошлых инфузорий,
чью Туфельку похитил принц
и ну стучать ей по трибуне,
в то время как его отец за
Тенью собственной гонялся...
Сексот взорвал секс-бомбу, белка
забила стрелку, мой до дыр
забил козла. Вела бой баба.
Шах сыпал матом, царь-горохом.
Спартак подрался с чемпионом,
мин херц с Минздравом, мореход
с Синдбадом. С мельником Печерский
схлестнулись, пионер с героем
Любовником, род со стюардом,
Шеф с Поваром, Ромео с "альфой",
моряк красивый сам с собой...
Нас было много на челне.
И как же нас осталось мало:
Два сапога, опять же – пара
гнедых, еще по паре пива,
пара донтоз, пара лепипед...
Всех остальных как будто смыло
к чертям собачьим за рога,
которые "пора! пора!"
трубили. Пусто – пусто в мире.
Куда ни глянь – старик и море.
Перед ним – разбитое корыто...
А все же славно погуляли.
Вот только нижних затопили –
опять скандал!... Опять же крысы –
бегут, заблудшие, уже
Не различая, где корабль,
где бал. Но тот, кто правит балом,
чей номер ноль, чье имя Ной,
сочтет число зверей, пожнет
Протянутые в страхе руки,
и на дуде сыграет...
И несколько ссылок из других тем этого форума:
Легко ли быть заброшенным местом? Попытка ответа - здесь:
http://koleso.tarakanov.net
(в том числе странный фотоотчет о нестандартных путешествиях - Москва, Венеция, заброшенные
рельсы, иные пространства и времена...)
Константин Сергиенко "Бородинское пробуждение":
http://rusf.ru/books/add-on/xussr_s/sergik09.zip
"Межлокальная контрабанда"
http://www.postart.ru/postart.asp
С первого взгляда казалось, что Светящееся Существо парит в пространстве безо всякой опоры,
как облако, сквозь которое просвечивает солнце. Когда глаза немного привыкали к сиянию,
становилось видно, что опора все же была. Существо восседало (или возлежало, точно сказать
было трудно из-за округлости его очертаний) в кресле, похожем на что-то среднее между
гигантской лилией и лампой арт-деко. Эта лилия покачивалась на тонкой серебристой ножке,
от которой отходили три отростка, кончавшихся почкообразными утолщениями.
Стебель выглядел слишком хрупким, чтобы выдержать даже небольшой вес. Но семеро усопших
(какое глупое слово, сказал бы любой из них), которые совсем недавно вырвались из мрака
к этому ласковому сиянию и теперь сидели вокруг цветка-лампы, не задавались вопросом,
сколько весит Светящееся Существо, и есть ли у него вес вообще. Их занимало другое: если
таков свет, исходящий от его спины, каков же блеск лика? Какими лучами сверкают его
глаза?
Этот вопрос мучил всех семерых. Каждый видел нечто вроде округлой спины, плеч и накинутого
на голову капюшона, и, глядя на эту спину, делал вывод, что сидящие с другой стороны
созерцают лицо. Вывод, однако, был неверен. Но никто даже не подозревал о таком положении
дел. Зато все слышали голос - приятный, добродушно-веселый и странно знакомый, словно бы
из какой-то телепередачи.
- Итак, - сказало Светящееся Существо, - подведем промежуточные итоги. Несмотря на уважение
к культурному наследию веков, мы не хотим жить в яблоневом саду со змеями. Мы не хотим
скитаться по темным пещерам, бродить по пескам в поисках родника, лазить на пальмы за
кокосами и все такое прочее. Мы не хотим, чтобы колючки впивались нам в ноги и комары
мешали спать по ночам. Мы не хотим никаких экстремальных переживаний - после туннеля
никто, как я догадываюсь, не жаждет новых аттракционов.
Правильно я понимаю ситуацию? Ха-ха! Вижу, что правильно... Если сформулировать вывод
совсем коротко, мы собираемся сосредоточиться на приятных ощущениях. Опять правильно
понимаю? Ха-ха-ха! Осталось выяснить, каких. Что по этому поводу думает... Ну, скажем,
Дездемона?
Светящееся Существо вело себя с юмором - все получили от него прозвища вроде детских.
Дело, впрочем, могло быть не только в юморе, а в том, что земное имя следовало забыть
навсегда.
- Чего тут голову ломать, - сказала негритянка с серьгами-обручами в ушах. - Надо перечислить,
кому что нравится. А дальше плясать от списка. Она говорила с сильным украинским акцентом,
но это не казалось несуразным - все уже знали, что она дитя портовой любви из Одессы.
Наоборот, сочетание черной кожи с малоросским выговором придавало ей какую-то малосольную
свежесть.
- Давайте попробуем, - согласилось Светящееся Существо...
Кстати, еще о счастье:
- Вот скажи-ка, Вик, что такое счастье? Только быстро, не раздумывая.
- Счастье - это когда не хочется курить, - сказал я не раздумывая, но шаря по
карманам. - И вот еще: человек создан для счастья, как птица для бульона.
- Выкрутился, старый жук! Верно, в общем. И не только курить. Вообще перестает
хотеться. Все затягивает пеленой умеренной удовлетворенности - и желания, и
чувства. Даже происшествия все как на подбор идут, аккуратные. Двадцать лет
назад мои очки бились раз в месяц. А те стекла, что у меня сейчас, я ношу
уже больше пяти лет. Один раз я их специально уронил с десятого этажа - и
что ты думаешь? Они повисли на кусте, не долетев до асфальта. Это какая-то
бесовская стабильность, Вик!
(Мерси Шелли "Паутина")
Право же нету большой беды
В отсутствии денег и горячей воды
Мне жаль всех тех,
Кто мог бы считать это горем
Чай вместо пива, ванна, кино
В квартирах красиво,
А в душах темно
И чем так жить
Я лучше умру под забором
Шепотом, хохотом и слезой
Как только не управляют мной
Сколько начальников -
Ведь разорвут на части
Честное слово, я уже готов
Вообще отказаться
От всяких слов
Уйти искать
Свое рок-н-ролльное счастье
Бабушки крестятся - свят, свят, свят
Где-то внуки гудят в ночи
В 33 один уже был распят
А другой
Только слез с печи...
Не опоздать бы
Я покидаю, рискнув калачом
Общество, где говорят ни о чем
Где трезвая женщина
Кажется белой вороной
Где музыке предпочитают забой
Где каждый до одури занят собой
Впрочем не больше,
Чем круговой обороной...
Королев Александр (http://www.sandro.fatal.ru)
ВАМ... (Я НЕ ХОЧУ...)
Я не хочу становиться звездой,
Я не хочу сочинять модных песен.
Ваша реальность полнейший отстой,
Ваш глупый стиль для меня неуместен
Ваши кумиры мне просто смешны,
Ваша винтовка давно не стреляет.
Ваши святые настолько грешны,
Что позолота на них облезаает.
Ваша винда непрестанно сбоит,
Ваши торты совершенно безвкусны.
Ваш Петросян меня не веселит,
Ваши комедии блеклы и грустны.
Ваш телевизор заврался вконец,
Светлые дали все застланы вьюгой.
Ваша свобода ушла под венец -
Стала начальнику верной cупругой.
Как вы прикажете существовать
В мире бесправья, говна и фимоза?(*)
Выпить ещё, этот стих написать,
А поутру умереть от цирроза.
22.08.2003
(*) Здесь, конечно же, имеется в виду фидошная болезнь «Фимоз Головного Мозга». Подробнее в fido7.su.kaschenko.local
Ебтыть - это вам не гадости,
Не грязь и не сквернословие.
Ебтыть восклицают в радости,
Как мудрое предисловие.
Ебтыть - и тоска оставлена,
Ебтыть - и забыты горести.
Ебтыть - не канон, не правило.
Ебтыть говорят по совести!
Ебтыть - это не случайное
Двух слогов взаимодействие,
В нем: <ЁБТ> - как желанье тайное,
А <ЫТЬ> - как готовность к действию.
А вот и еще одно.....которое называется не иначе как ХУЯК...
ЭПИГРАФ:
Седые тайны мирозданья
Нам не постичь путем наук.
Здесь не поможет ключ познанья.
Все снова выскользнет из рук.
Ученый,позабудь свой вывод,
Ну что твоя изменит мысль?
Зачем слону педальный привод?
Увы, не в том ты ищешь смысл.
Не рассчитают инженеры
И математики слабы,
И физики не знают меры
Рассчета происков судьбы.
Еще никто не дал ответа
На все вопросы слова <КАК>,
Но я открою тайну эту...
На все один ответ - ХУЯК!
ХУЯК - и возвелись плотины,
ХУЯК - воздвиглись города,
ХУЯК - и тонут бригантины,
ХУЯК - и падает звезда.
ХУЯК - и самолет разбился,
ХУЯК - и перерыли путь,
ХУЯК - и ты на свет родился,
Нет-нет и сдохнешь как-нибудь.
ХУЯК - великая причина,
ХУЯК - основа всех основ,
Не властна времени пучина
Над грандиознейшим из слов.
И если чей-то взгляд печальный
Тебя с надрывом спросит: <КАК?>
Ответь достойно и тотально
Всеобьясняющим ХУЯК!
1.
Пpийти к восьми. Подняться к pектоpату.
Удаpить в двеpь неловкою ногой,
Поймать очки, летящие дугой,
Войти, звеpея, – как Коpде к Маpату, –
Пpомямлить, что устал за десять лет
Пpеподавать балбесам всякий бpед.
Отpинуть бонус, пpемию, заpплату,
Забpать в подсобке чашку и жилет,
Похеpить Гpетхен. Сделать все, как надо:
Вживить себе в глазницу телескоп,
Пpедпочитать соитию соскоб,
Скучать в года без моpа или глада,
Заpыться в книги, свить мозги в лассо,
Изобpести насос и колесо, –
И стать любимым мучеником Ада,
Любимей, чем Кюpи или Руссо.
2.
Родиться слабым. Выpасти потливым.
Быть девственником лет до двадцати.
Hосить коpсет, смешно себя вести,
Казаться неуклюжим и сонливым,
Hо делать вид, что смотpишь свысока.
Влюбиться дуpнем ближе к соpока,
Откpыться дpугу отpоком пугливым,
Воняя смесью слез и табака.
Скpутиться от пpезpительного взгляда.
Веpнуться ночью. Влезть чеpез окно.
Душить, душить_ Уйти, пока темно.
Понять, что, в целом, сделал все как надо.
Съесть цианид легко, как леденец
(Жалеть, что не свинец и не венец), –
И стать любимым мучеником Ада.
И стать любимым. Кем-то. Hаконец.
3.
Допpыгаться до сбоpной Укpаины,
Тpениpовать годов до соpока,
Сломать бедpо, спугнув ученика.
Встать чеpез месяц. Обозpеть pуины.
Hачать ходить. Пpивыкнуть к костылю,
В какой-то день очнуться во хмелю,
Взглянуть в окно. Увидеть пол-осины.
Сpазить жену негаданным «люблю»,
Послать в споpтзал взpослеющее чадо,
Пpипомнить, что финал недалеко.
Закpыть окно. Размяться. Влезть в тpико.
Вдохнуть. Собpаться. Сделать все, как надо:
Стать pаком. Сунуть голову в плиту.
Подпpыгнуть в неземную высоту –
И стать любимым мучеником Ада,
За нежность. За боpьбу. За добpоту.
4.
От аллеpгии, вызванной нектаpом,
Звеpеть. Пинать ногами голубков.
Скучать от пенья, ликов, облаков,
От чистки кpыл вонючим скипидаpом,
Вообще – от пеpьев. Захотеть пивка.
За восемь дней устать, как за века,
Hазвать Петpа «козлом» и «коммунаpом»,
Избавиться от кpыльев и венка,
Пpезpеть пpивыкших делать все, как надо,
Спуститься вниз. Удаpиться в гpешки:
Жить в Гаpлеме и пиздить кошельки.
Вовек не знать душевного pазлада,
Ввязаться в дpаку. Дать себя убить.
Спуститься вниз. Hе злиться, не гpубить, –
И стать любимым мучеником Ада,
И, как и пpежде, яблочки любить.
5.
Знать: Wissenschaft не ведает моpали.
От недостатка обpазцов в HЗ
Стpадать. Пеpебиваться шимпанзе.
Мечтать о полноценном матеpьяле.
Одним из пеpвых оценить войну.
Hа обpазцах, отобpанных в плену,
Создать «закон Ауфенбаха-Ралли».
Скучать по сыну, отходя ко сну.
Жалеть, что не добpался до Белгpада.
Почувствовав, что аpмия в петле,
Уйти в отставку где-то в февpале.
Гоpдиться тем, что делал все, как надо.
Уехать в Рим. Учить. Ходить пешком.
Сойти во гpоб глубоким стаpиком –
И стать любимым мучеником Ада,
А если повезет – учеником.
6.
Родиться слабым. Споpт считать смешным.
Пойти в физтех, потом в аспиpантуpу.
Жениться. Собиpать литеpатуpу.
Работать по ночам и выходным,
Откpыть «закон Сеpгеева-Межко».
В войну дойти с пехотой до Белгpада,
Хpомать во вpемя Майского Паpада,
Hо петь победно и дышать легко.
Пpослыть сpеди студентов чудаком,
Пpеподавать легко и с огоньком,
Любить сказать, что «мудpый жив тpудами», –
Hо уставать, хpомать сильней с годами, –
И pадоваться пенсии тайком.
Пpоснуться в понедельник в тишине.
Откpыть балкон, как pедкостную книгу –
И поpазиться сладостному мигу:
Как миpно все и в доме, и извне,
Как спит душа в пpозpачной глубине,
Как хоpошо еще пожить на свете,
Как много остается впеpеди –
Спокойный дом, стаpеющие дети,
Фаpфоpфаянс, белеющий в буфете,
И волосатый нетопыpь в гpуди.
Старый бродяга в Аддис-Абебе,
покоривший многие племена,
прислал ко мне чёрного копьеносца
с приветом, составленным из моих стихов.
Лейтенант, водивший канонерки
Под огнём неприятельских батарей,
целую ночь над Южным морем
Читал мне на память мои стихи.
Человек, среди толпы народа
застреливший императорского посла,
подошёл пожать мне руку,
поблагодарить за мои стихи.
Много их, сильных,злых и весёлых,
убивавших слонов и людей,
умиравших от жажды в пустыне,
замерзавших на кромке вечного льда,
верных нашей планете
сильной, весёлой и злой,
возят мои книги в седельной сумке,
читают их в пальмовой роще,
забывают на тонущем корабле.
Я не оскорбляю их неврастенией,
не унижаю душевной теплотой,
не надоедаю многозначительными намёками
на содержимое выеденного яйца,
но когда вокруг свищут пули,
когда волны ломают борта,
я учу их, как не бояться,
не бояться и делать, что надо.
И когда женщина с прекрасным лицом,
единственно дорогим во вселенной,
скажет:«Я не люблю вас»,
я учу их, как улыбнуться,
и уйти, и не возвращаться больше.
А когда придёт их последний час,
ровный, красный туман застелет взоры,
я научу их сразу припомнить
всю жестокую, милую жизнь,
всю родную странную землю
и, представ перед ликом Бога
с простыми и мудрыми словами,
ждать спокойно его суда.
Апельсины Морока
Брюкодер (Из ценника вешалки для брюк)
Булка археологическая
Булка булочная
Булочка одомашненная улучшенная
Бутерброд с булкой
Вермишель с увеличенным яйцом
Винни-Пух - шоколадное яйцо
Виноград «Дамский мальчик»
Водка свежая
Глазунья из 3-х цыплят с салом
Говядина кроликовая
Голова прессованная
Грелка католическая (Ценник грелки каталитической)
Живой лосось в томатном соусе
Козьи наки
Конфеты «Петушок золотой грешок»
Конфеты минтай в шоколаде (Ценник миндаля в шоколаде)
Кумыс говяжий
Маниоко ослабленный для кастрированных (Надпись на ценнике плодов маниоко - кошачьего корма)
Машинка писучья
Монолит крестьянский (Надпись на ценнике сливочного масла)
Нектар «Папаня»
Пирожки с картофелем автоматные
Пирожки с полумясом и полурисом
Пирожки с ягодичным фаршем
Пирожки со свиными головами
Пудель из творога с изюмом
Пюре яблоки из кабачков
Рукомыльник
Салака пьяного посола
Салат с диатезом
Свекла из чернослива
Свинина в шкуре без ног
Сельдь с рыбой. 1000 г - 1-20 р
Скумбрия атлантическая дальневосточная курильская
Сок из сухофруктов
Сок яблочный в томате
Сосиски «Столичные» их 2-х яиц
Сталь алюминиевая
Суп рыбный с ухой
Уха жареная
Чай грузинский байковый
Чеканка «Натюрморд» - 18 руб
Яблоки свежие, загнившие
Бедра куриные без хребта
Витамины «ВИАГРА»
Детская игрушка «Пень музыкальный с дуплом»
Котлеты рыбные. Котлеты мясные. Котлеты детские
Натуральный мед на сахаре нового урожая
Полотенце стерильноебанное
Потроха наружные
Презерватив с фруктовой начинкой
Рис краснодарский. Страна производства - Китай
Россия. Совок (ценник в магазине игрушек)
Свеж, аккуратен, на ощупь приятен (надпись на ценнике длинного хлебного батона)
Спрей для защиты от кобелей
Сыр «Президент в нарезке»
Туалетная бумага. Нежная, как мякоть кАкоса
Яйцо столовое загрязненное
Белье для женщин повышенного спроса
Бумага туалетная с запахом
Восточная сладость. Арахис соленый
Горчица хреновая
Жилет охотничий из натуральной жерсти мужской
Капуста белокочанная - импортная. Капуста краснокочанная - импортная. Капуста китайская - отечественная
Кофта 100% шерсть (женская)
Носки мужские. 100-процентная полушерсть
Одеяло «Лабиринт»
Отсоска ручная. (Ценник вантуза)
Презерватив резиновый мужской
Смоленский завод радиодеталей. Трусы мужские
Спальный мешок трехместный групповой
Татарский соус по-казацки
Туалетная бумага «Доброе утро»
Туфли финские. Девичьи. Остались 41-й и 42-й размеры
Ум коровий (Ценник на говяжьи мозги)
Чипсы со вкусом соли
Штаны мужские с запахом (Ценник без указания ударения)
Электромиксер ручной
I.
Тихий осенний вечер с привкусом гари
На тёплом столе записка «Буду в одиннадцать»
Послать бы всё это на… Одним глазом карим,
А другим зелёным и молча закинуться
Парой-тройкой пилюль от пресловутого счастья,
О котором немые шепчут глухим на ýхо,
И провалиться в прорубь, став неизменной частью
Одинокой рыбы, всплывающей кверху брюхом.
II.
Кто-то печальный и светлый однажды сказал мне:
«Ночь любит тех, кто не любит условий!» Верно.
С ней бесполезно спорить, ведь лишь наказанье
Будет уделом. Пределом для слишком нервных,
Молча бредущих сквозь панорамы с мирной
Хроникой прожитых лет, строящихся по команде
«Ровняйсь!» и ждущих команды «Смирно!»,
Чтоб замереть в узорах дворцовых мантий.
III.
Я одинок. Что дальше? Кто ещё станет
Ждать полосатого чуда, как у моря погоды?
Можно, крича, сорвать голос, но даже из ста нет
Ни единого шанса быть понятым в эти годы.
Можно на талом снегу изобразить картину
И обозвать её громко «Воскрешение мира».
Но когда табак подменяют вонючей тиной,
Жизнь становится тусклой как свет сортира.
IV.
Финский залив снова мутит с похмелья.
Сколько раз зарекался он пить с Гольфстримом!
Лодка днищем коснулась дна, и на мель я
Сел, как в лужу. Ты можешь теперь сострить, мол,
Не стоило мнить себя самым первым из первых.
Ну, научился мне сниться – эка невидаль ныне!
Вон, люди пишут романы: кровь, алкоголь, сперма.
Жизнь их ровно течёт, без стремления к унынью.
V.
Мне всегда почему-то казалось, что есть приметы,
Суть которых – стоять на страже устоев.
Для того чтоб читать между строк, имеется метод,
Даже два. Но их помнят лишь те, кто стоя
Умеет разглядывать сны и, надёжно спрятав
За ветвями оливы, цветущей в начале мая,
Своё умение, они по тысяче лет кряду
Заменяют нам вагоновожатых трамваев.
VI.
Корабельным котам не положено спать на судне:
Солдат спит – служба мимо проходит в молчанье.
Каждый день у нас может считаться Судным,
Да что толку – куда как приятнее с рюмкой чая
Обмывать бланк приказа на увольненье без даты
И гордиться нагрудным железным значком «За подвиг!»
Если спросят дома «Как отслужил?», отвечу: «Пиздато!
Давай по одной накатим за это! А лучше пó две…»
VII.
Фотоальбом на книжной полке пылится –
Все, как один, полосатые робы в заплатах.
Но это были друзья! А теперь вокруг – лица
Безмозглых уродов, всё время ждущих зарплаты.
Им не покажешь, как солнце садится в воду,
Они свысока плюют на чувства, что тебя грели.
Но я точно знаю, что если бы Бог дал мне свободу,
Я бы снова выбрал себе родиться в апреле.
VIII.
Теперь лишь дома-корабли (и кто только дал им
такое названье?) рыхлят мою память о прошлом.
Грязный снег по весне здесь все называют «талым»,
Видно, открыто сказать «дерьмо» считается пошлым.
А бить слепого котёнка по хрупким лапам
Ради садистской забавы – это здесь полный порядок!
Всех бы поставить к стенке и первым салютным залпом
Сделать курган из множества братских грядок…
IX.
Судьба с нами порою играет навылет:
Орёл или решка, а дальше – пинком по роже.
Первый вопрос как бы знакомства: «Вы ли?»
Первый ответ: «Это не я. Мы просто похожи».
И снова надежда нырнёт в телефонный провод,
Тебе никогда не узнать, как мог бы соврать я.
Пятнадцать часов в пути – это даже не повод,
Ведь только двум братьям понятно, что значит «братья».
X.
Тихое утро с привкусом терпких гроздьев.
Утро не стоит сил, что пропали втуне.
Где-то над ухом слышу как прежде «Кто здесь?»
«Я это! Я!» – голос похож на струны,
Которые долго и планомерно рвали,
Стараясь извлечь какие-то редкие ноты.
Сон отступает в привычно нездешние дали.
А видел ли здесь корабельных котов хоть кто-то?..
Высоко над домами, над башнями окон,
Пролетает во сне серевеющий снег
И пролив в переулок сиреневый локон
Спит зима и во сне уступает весне.
Расцветает молчанья свинцовая роза -
Сон людей и бессмысленный шепот богов,
Но над каменным сводом ночного мороза
Слышен девичий шепот легчайших шагов.
По небесному своду на розовых пятках
Деловитые ангелы ходят в тиши,
С ними дети играют в полуночи в прятки
Или вешают звезды на елку души.
На хвосте у медведицы звездочка скачет.
Дети сели на зайцев, за нею спешат,
А проснувшись наутро безудержно плачут,
На игрушки земные смотреть не хотят.
Рождество расцветает над лоном печали.
Праздник, праздник, ты чей? - Я надзвездный, чужой
Хором свечи в столовой в ответ зазвучали,
Удивленная девочка стала большой.
А когда над окном, над потушенной елкой,
Зазвучал фиолетовый голос луны.
Дети сами открыли окошко светелки
С подоконника медленно бросились в сны.
(Борис Поплавский)
З.Ы. У Лени Андрулайтиса на эти стихи есть замечательная песня.
Я из тех, кого за смертью даже не пошлешь
Я вчера пошел за пивом – десять дней ходил
Намочил меня слепой расплакавшийся дождь
Или это сильный ветер мне навстречу был
Собирать грибы пытался до скончанья дня
Был задержан участковым прямо под грибком
Оказалось, есть на теле дырка у меня
И все время вытекает пиво из него
Я ушел в апреле, я нашел лошадь
Покурил махорки и она тоже
С капли никотина умерла скотина
Капля – это маленькая смерть
Пива не бывает никогда мало
Тихо подрастает на боках сало
Ждут друзья к обеду, а меня нету
А без пива разве это жизнь
Странно, где все время был я в городе одном
Выходил одетый, оказался в неглиже
А в бутылке, в месте именующемся дном
Пива не осталося ни капельки уже
Я и не заметил, что конец мая
Я концы у мая редко замечаю
Я хожу и песни Децла обожаю
Децл – это маленькая жизнь
Мошки – это маленькая жизнь тоже
Засидели мухи мне мою рожу
Отгоняю прутиком я мух, мошек
Прутик – это маленькая ветвь
Прутик – это маленькая ветвь дуба
Я вчера соседку целовал грубо
И за это скалкой получил в зубы
Скалка – это маленький каток
Скалка- это маленький каток теста
Хочется кого-нибудь лишить чести
Шило у меня торчит в одном месте
Шило – это маленький кинжал
Я ходил на кладбище развеять свою грусть
И в мусоропровод бросил восемь раз курить
А к друзьям я точно этим летом не вернусь
Если я приду без пива — могут и убить
Я немецкий порнофильм вчера видел
От такого зрелища сгорел видик
А у меня на джинсах отлетела клепка
Клепка – это маленькая жесть
Дайте сто рублей, но чтобы без фальши
С пивом ждут друзья меня – пусть ждут дальше
Вместо пива принесу друзьям водки
А водка – это маленькая жизнь
Посмотри, в каком сплошном дурдоме мы живем,-
Я вчера пошел за водкой – прямо обалдел:
Человек на улице сжигал себя живьем,
Рядом на столбе другой повеситься хотел.
А я стоял бы, любовался бликами огня
Да лица повешенного легкой синевой!
Только в черепе невзрачном – дырка у меня,
И все время вытекают мозги из него.
Я ушел из жизни в родовой замок,
Я замерз, укутываясь в свой саван,
И пошел на кладбище встречать лето.
А лето – это маленькая смерть.
Лето – это маленькая смерть вроде.
Быстро вырастают на руках когти.
Говорят, что летом все растет быстро!
Лето – это маленькая смерть.
Странно: мы все время жили в разных городах,
А похоронили нас на кладбище одном.
Но вам играли что-то, именуемое – Бах,
А я простым Шопеном обошелся, – вот облом...
Я и не заметил, что конец ночи,
Что давно повеситься метель хочет.
Выпил с участковым, – ну, а тот помер!
Лето – это маленькая смерть.
Лето – это поминай, мол, как звали.
На голову – бац – кирпич, – и ты – с нами.
Мы плывем по лету, только нас – нету!
Лето – это маленькая смерть.
И пускай над вашим гробом траурная грусть,
Баху не умолкнуть и возвышенным речам,
Но я в свою могилку этим летом не вернусь, –
Я хожу в кино и в парк культуры – по ночам!
Но вас вернули к жизни, – я вчера видел,
Будто голливудский посмотрел видик –
Видик про кошмары старика Фредди.
А Фредди – это маленькая смерть.
Смерть, в которой неча распускать сопли.
Погулять пойдем, ведь мы с тобой – зомби.
Подойдем к прохожему, «ку-ку» скажем.
Лето – это маленькая смерть.
И. Холин
Но утро приносит мне почту, а значит, отныне я буду
Ни справа, ни слева, а просто немного восточнее запада.
В разломах культуры, где культом является Маленький Вуду,
Я буду дырой среди звезд, распыленных из пульверизатора.
Я мог бы цепляться за корни, но корни мои наверху –
На меня смотрит Завтра.
На меня смотрит Завтра –
И требует автора.
Я вышел из моды сознательно – не нарушая запрета.
Другие смотрели мне вслед, но никто повторить не отважился.
Я вышел оттуда другим, как католик из стен минарета,
А кто-то кричал мне вослед, будто в моду нельзя войти дважды.
Я мог бы спуститься со сцены улиткой в суфлерскую будку,
В нечистое небо кулис, где кристалл воплощается в запонку,
Где спелый тростник, достигая вершин, превращается в пудру,
Минуя заведомо главную стадию – стадию сахара.
Такую игру в «мутаборы» я давеча видел в гробу –
На меня смотрит Завтра.
На меня смотрит Завтра –
И ищет соавтора.
Я был бы отличником жизни, когда бы не стал хорошистом,
Когда бы не вышел из пены героев сухим и не узнанным.
И там, где реальность становится бежевой, теплой, пушистой,
Меня вызывают к доске беспристрастные кровные музы...
Еще одна ночь протекла в ожидании зрелого чуда,
В попытке себя воссоздать из заведомо дохлого атома.
Но утро приносит мне почту, а значит, я тоже оттуда –
Я просто морщинка в улыбке Печального Импровизатора.
Я вышел из детства, а значит, остался у детства в долгу –
На меня смотрит Завтра
Через двойное окно,
На меня смотрит Завтра
Через чужие глаза.
На меня смотрит Завтра –
И мне уже не всё равно,
На меня смотрит Завтра –
Мне ему не отказать.
Это больше азарта,
Это – как хлеб и вино.
На меня смотрит Завтра,
Это – как песни в бреду.
На меня смотрит Завтра –
Мы уже с ним заодно.
И над выжженным замком
Восходит у всех на виду
Черно-белая радуга.
Константин Арбенин (группа «Зимовье зверей»,
http://www.zzverey.spb.ru)
Кстати, они, наряду с Медведевым, были почетными гостями РосКона. Арбенин сейчас выкладывает
на их форуме впечатления оттуда.
I
«...Пуск...Документы...» Медленный танец курсора.
(по исполнению – лениво, нескоро)
По-над стеклом монитора. Все не впервые.
Тринадцатый файл (а ранее – третий и пятый)
Пришлось распечатать. Корректоров тонкие выи
Прилежно склонились над текстом.
Неинтересным.
II
Из разговора двух дам на ступенях
слышатся крики ребенка «Мама, купи мне!»,
полуостывший бульон,
что приготовлен на завтра вредной свекровью...
Правится текст. С нелюбовью
к скучной постылой работе.
В медленном
вяжущем
водовороте –
Девочка. Девушка. Тетя...
III
Тридцать лет страха и стажа. О, Боже, зачем же, куда же
движешь, не движась; морщинками щуря глазищи,
лист придвигая все ближе, правя все лучше и чище...
Принцев прекрасных давно покусали те змеи,
Что в черепах затаились их белых коней, и
Позже на грудь приползали (где их пригревали).
Время от времени мягко собой обвивали
Тощую длинную чашу... Принцы меж тем ожидали
юных принцесс: «В золотой, будто солнце, карете,
Пусть примчится Она, и немедленно пылко ответит
взаимностью. И над поцелуями чтоб не трудиться!
Пусть сама пробудится!..»
IV
Принцы со временем впали в немилость
Времени. Так (се ля ви!) получилось,
Что не хватило им света лучинок,
Теплящихся у границы развилок
Умных дорог и Сомнительных Тропок.
Идти по Сомнительной Тропке – сложно.
На Умной Дороге все благонадежно:
Ни тупиков вам, ни режущих кромок.
...Вот ты идешь. А твое поколение
Счастливо и на Тропинке Сомнения!
Слыша их смех, ты встаешь в отдалении.
Непротивление...
Невезение...
V
Жизнь не сложилась. Так уж ли важно?
Похоронив ся под слоем бумажной
пыли, ты плавно живешь днем вчерашним,
переживая свое столкновенье
с Новым Начальником. С утренней ленью
ставишь свой чайник на пламя печали.
Отчаялся. Выпил чаю. Отчалил.
VI
...Жизнь не сложилась! как откровение!
Ты удивляешься прошлому заново.
И оказалось, имело значение
не выЧИТАНИЕ и не слоЖЕНие,
не УМНОжение, и не ДЕЛение.
Не постоянное оПРЕДЕЛение
Правильной Жизни... Труды не оправданы.
Пусть кто-то терпит полночное бдение,
Пишет томами теории о говне,
Иль ищет смысл у коптящего ладана –
А оно надо вам?!
А оно надо мне?!..»
Пойдем, пойдем, моя радость,
пойдем с тобой по нашему саду,
поглядим, что сделалось на свете!
Подай ты мне, голубчик, руку,
принеси мою старую клюшку.
Пойдем, а то лето проходит.
Ничего, что я лежу в могиле –
чего человек не забудет!
Из сада видно мелкую реку.
в реке видно каждую рыбу.
2
Что же я такое сотворила,
что свеча моя горит не ясно,
мигает, как глаза больные,
бессонные тусклые очи? –
Вспомню – много; забуду – еще больше.
Не хочу ни забывать, ни помнить.
Ах, много я на людей смотрела
и знаю странные вещи:
знаю, что душа – младенец,
младенец до последнего часа.
всему, всему она верит
и спит в разбойничьем вертепе.
3
Женская доля – это прялка,
как на старых надгробьях,
и зимняя ночь без рассказов.
Росла сиротой, старела вдовой,
потом сама себе постыла.
Падала с неба золотая нитка,
падала, земли не достала.
Что же так сердце ноет?
Из глубины океана
выплывала чудесная рыба,
несла она жемчужный перстень,
до берега не доплыла.
Что в груди как вьюга воет?
Крикнуть бы – нечем крикнуть.
как жалко прекрасную землю!
4
Кто родится в черный понедельник,
тот уже о счастье не думай:
хорошо, если так обойдется
под твоей пропащей звездою.
Родилась я в черный понедельник
между Рождеством и Крещеньем,
когда ходит старая стужа,
как медведь на липовой ходуле:
– Кто там, дескать, варит мое мясо,
кто мою шерсть прядет-мотает? –
и мигали мелкие звезды,
одна другой неизвестней.
И мне снилось, как меня любили
и ни в чем мне не было отказа,
гребнем золотым чесали косы,
на серебряных санках возили
и читали из таинственной книги
слова, какие я забыла.
5
Как из глубокого колодца
или со звезды далекой
смотрит бабушка из каждой вещи:
– Ничего, ничего мы не знаем.
Что видели, сказать не можем,
Ходим, как две побирушки.
Не дадут – и на том спасибо.
Про других мы ничего не знаем.
6
Были бы мастера на свете,
выстроили бы часовню
над нашим целебным колодцем
вместо той, какую здесь взорвали ...
Было бы у меня усердье,
шила бы я тебе покровы:
или Николая Чудотворца
или кого захочешь...
Подсказал бы мне ангел слово,
милое, как вечерние звезды,
дорогое для ума и слуха,
все бы его повторяли
и знали бы твою надежду... –
Ничего не надобно умершим,
ни дома, ни платья, ни слуха.
Ничего им от нас не надо.
Ничего, кроме всего на свете.
7
По дороге длинной, по дороге пыльной
шла я и горевала –
знаешь, как люди горюют?
Когда камень поплывет, как рыба,
тогда, говорю, и будет
для души моей жизнь и прощенье.
Поплывет себе камень, как лодка,
легкая при попутном ветре,
расправляя золотые ветрильца,
пестрые крапивницыны крылья,
золотыми веслами мелькая
по дальнему шумному морю.
И что было, того не будет.
Будет то, чего лучше не бывает.
8
Ты гори, невидимое пламя,
ничего мне другого не нужно.
Все другое у меня отнимут.
Не отнимут, так добром попросят.
Не попросят, так сама я брошу,
потому что скучно и страшно.
Как звезда, глядящая на ясли,
или в чаще малая сторожка,
на цепях почерневших качаясь,
ты гори, невидимое пламя.
Ты лампада, слезы твое масло,
жестокого сердца сомненье,
улыбка того, кто уходит.
Ты гори. передавай известье
Спасителю, небесному Богу,
что Его на земле еще помнят,
не всё еще забыли.
Ольга Седакова
В пробелах память, но сквозь пробелы
нет-нет и выглянут, еле целы,
невесть откуда стрелы в чехле и лук,
медвежий клык (сувенир с Камчатки),
состав какой-то взрывной взрывчатки,
футбол зачем-то на стройплощадке вдруг...
Клубилась пыль, рикошетил гравий,
бил по мячу расторопный крайний,
и те на этих сыпались, как в дыму...
В итоге тех побеждали эти,
чему и радовались как дети,
как будто было радоваться чему.
В провалах память, но и в провалах
я различаю мазут на шпалах,
одноколейный пригородный разъезд,
рябину слева меж ив тщедушных,
ложбину справа – и нас, идущих
вдоль полотна, враскачку, на норд-норд-вест.
Легки подошвы. Среда нейтральна.
С произношением всё нормально.
За внешний вид – хоть завтра же к орденам.
В карманах ветер, в очах отвага.
Нас очень много, и вся ватага
не торопясь идёт по своим делам.
К чему я это? К дождю, конечно.
К похолоданью, не ясно нешто?
К часам, в которых чижик своё пропел.
К очередям в октябре на почте –
а там и к заморозкам на почве,
а там и к снегу, белому, как пробел...
О, завитки на обоях синих!
Пустая трата каникул зимних.
Тринадцать лет, испарина, ларингит.
Пора, когда не маяк, не возглас,
а лишь один переходный возраст
тебе и чёрный цербер и верный гид.
В ту пору часто, закрыв учебник,
я от амбиций моих ущербных
провозглашал решенным вопрос любой.
И заключал, что двойного смысла
иметь не могут слова и числа,
и пребывал отчаянно горд собой.
Но проходила неделя, две ли,
слова смещались куда хотели,
как А и Б, сидевшие на трубе.
И числа вновь обретали сложность.
И сознавал я свою ничтожность,
и изнывал от ненависти к себе...
С собою мне и теперь не слаще,
но не о нынешней мгле и чаще
веду я речи, не подводя черты.
Мосты потом – вколотить бы сваю.
Кто мы теперь, я примерно знаю.
Мне вот о чём скажи, собеседник, ты.
Скажи, разумник, поняв дельфинов,
освоив эпос угрюмых финнов,
передовых наслушавшись далай-лам,
кто были те, что по шпалам липким
до сей поры эшелоном гибким
не торопясь идут по своим делам?
(Михаил Щербаков)