Стихи Андрея Земскова

Пилигрим	(Куда Спешишь ты, Одинокий...)
***	(Небесный Ковш, Повиснув на Звезде...)
***	(Затухает Свет и Затихают Звуки...)
***	(Сожженный Мост над Высохшей Рекой...)
***	(Всё по Правилам Странных Идей...)
***	(И Неизбежна Новая Зима...)
***	(О Тонкий Лед Разбилось Сердце Лета...)
Ольге Левковской	(Прощальный Парус Скрылся Вдалеке...)
***	(Разлуки Преднамеренны и Часты...)
***	(Время не Торопи...)
Свобода	(Свободен Духом Тот, Кто Смог Заметить...)
***	(Кто Певец, Кто Пропойца...)
***	(Какая Скука, Господа...)
***	(Под Утро Свечной Светлячок Зачах...)
***	(Долгой Жизни не Завидуя...)
***	(Блуждает по Времени Призрак Тирана...)
Царский поезд	(Упаси Нас, Всевышний...)
***	(Мне не Дает Покоя Мой Язык...)
***	(Весело Петь, Пока Снег не Хлестнет по Губам...)
***	(Волны Космоса Плавно на Берег Земной...)
Гость	(Звук Отточен, как Стилет...)
***	(Светлее Посоха Святого Симеона...)
***	(Одиночество под Руку Шепчет...)
***	(В путь!..)
***	(Куда б Тебя Попутный Ветер не Занес...)
Бездорожье	(Все Мы Тащимся Понемногу...)
***	(В Бездонность...)
***	(Пахнет Сирая Осень Сырою Осиной...)
***	(Куда Нам, Грешным, до Олимпа...)
Памяти М. И. Цветаевой	(В Платье Лилового Ситца...)
Реквием Серебряному Веку	(Колба Времени Треснула...)
***	(В Словесной Увязая Скверне...)
***	(Едва Лишь Глянца Книжки Мандельштама...)
Сонет	(Отравлен Фосфором Январь...)
***	(Рождественский Сумрак в Каминной Золе...)
Слово	(Это Вовсе не Спор, не Дележка Добычи...)
Памяти Сказочника	(В узелок положи мне на счастье...)
***	(Увы, уже Оригиналы...)
***	(Как в Старый Дом, Войди в Свою Печаль...)
***	(Время Вышло из Круга, - и Тень...)
***	(Царит Иное Время на Планете...)
***	(Ободрана с Дикой Души Оболочка...)

За спиною километры, версты, мили
Долго тянутся бурлацкой бечевой.
Горстка пепла от всего, что мы любили,
Пыль дорожная - и больше ничего

Не осталось от потерянного ада,
А заветный рай пока не обретен.
И звучит разлук бессонная соната
Под жужжанье сотен острых веретен,

Расплетающих кудель рожденной в спорах
Смутной истины, что выдана за суть.
Жребий брошен наугад, как факел в порох,
И судья-судьба кричит: "Не обессудь!"

Лежит печать безмолвия окрест,
На берегах густой туман не тает.
Лишь там, где на холме чернеет крест,
Под вечер кто-то свечку зажигает.

Сорван голос осенним листом,
Синим сумраком свет осенен.
Мы свое разорили гнездо,
А другого уже не совьем...

Как этот мир проста старенья суть,
Осенние блужданья, свет осенний.
Так хочется сейчас обет оседлый
Нар ушить и сбежать куда-нибудь,

У Времени украсть хоть полчаса, -
Оно простит бесхитростную кражу,
Пройти по остывающему пляжу,
Где душу режут чаек голоса,

Где легкая дорожная сума -
Как тетива натянутого лука,
Где очевидна новая разлука
И неизбежна новая зима.

-1-

Прощальный парус скрылся вдалеке,
Нелепа мысль о зрелищах и хлебе.
Синица-осень замерла в руке.
Журавлик-лето растворился в небе.

На острове - беспечная пора,
Ее тепла еще надолго хватит,
Еще ручными кажутся ветра
И розовеет море на закате.

Задумчиво глядит на белый свет
Маяк старинный на осколке суши,
И горький дым полночных сигарет
Печалью легкой наполняет душу.

Когда ж к утру две странных строчки вдруг
Родятся за бессонницу в награду,
Синица-осень выпорхнет из рук
И улетит навстречу снегопаду.

-2-

День заполняет собой пустоту,
Образовавшуюся в ночи.
Мы - светлячки на дневном свету,
Мы - стеарин стаявшей свечи.
Для посвящения в сан святых
Не преклонять нам своих колен.
Выстланы матом благим мосты
Из дорогого в дешевый плен.

Точки над "i" расставляет рассвет,
Зеркало смотрит в дверной проем.
Не состоится у нас дуэт -
Слишком по-разному мы поем.
Не состоится у нас дуэль -
Друг против друга не нам стоять.
Мы - уязвимая чья-то цель,
Сопротивленье Движенью Вспять.

Свободен духом тот, кто смог заметить
Рожденье утра в гаснущем костре,
Сиюминутность в грозном монументе
И вечность в отрывном календаре.

Свобода - сказка в ночь под Рождество,
Лучина над куделью белокурой.
Свобода - древних сосен колдовство
На берегах могучего Амура.

Свобода - Русь, рассеянная в срок
По городах и весям вестовыми,
Размеренная лентами дорог
И серыми столбами верстовыми,

А по бокам - канавы да кресты,
А по углам любая хата с краю,
И стройные колючие ряды
Свободу от Свободы охраняют...

Лишь от жизни спасенным
Не гореть со стыда:
Неужели на все нам
Наплевать, господа?..

Какая скука, господа!
Но кто за это нас осудит?
Распалась связь Времен и Судеб,
Как оказалось, навсегда.
Давно застывшая вода
Коней не манит к водопою,
И небосвод над головою -
Словно могильная плита.

Какая скука, господа,
Петь год за годом те же песни!
Увы, лекарство от болезни
Не будет сладким никогда,
И плетью обожжет беда,
Когда из странствия вернешься:
В конце дороги обернешься,
А за тобою - ни следа...

Какая скука, господа!..

Хотя четверть века у нас за спиной,
А над головой - четверть неба,
Мы словно вчера в этот мир с тобой
Явились, - и все так нелепо
Вокруг... Только в клетке окна восход
Трепещет, как Синяя Птица.
Еще одну ночь мы пустили в расход -
И что же? Пора расходиться?

Прокукуй кукушкой позднею
Да залейся соловьем.
Мы с тобою этой осенью
На двоих гнездо совьем

Из обрывков лета жаркого,
Из закатной полосы,
Из всего, чего не жалко вам,
Заболоцкие Столбцы.

И тогда, быть может, снова мы -
Пожелтевшая листва -
Ветром с дерева не сорваны,
Доживем до Рождества.

Не в степи немые, а дальше и дольше,
Чем пламя, пробившее брешь
В ночи беспросветной. На Красную площадь
Вступает их черный кортеж...

-1-

Упаси нас, Всевышний, от смутной печали,
От тяжелого рока и долгого срока!..
Вот уж царскую тройку дугой повенчали,
На пока что никто не скомандовал: "Трогай!"

Между тем опускается признанный гений
Со спокойной душой в полумрак беспокойства.
Там осудят его за растрату мгновений
Вдохновенья на собственной славы устройство

В захудалой харчевне, где кутят бродяги,
Что не помнят родства и не веруют в Бока.
Вот ввалился фельдъегерь без шапки и шпаги:
"Отчего ж государь не командует "Трогай!"?

Отчего же не поднят шлагбаум, а в поле
У заставы маячат казачьи разъезды?
Вдруг в последний момент заартачатся кони,
Будет поздно, и поезд не тронется с места!

Здесь, должно быть, измена: царя подменили!
А не то бы давно он десницею строгай
Поднял всех, залежавшихся в общей могиле
Этой проклятой жизни, скомандовав "Трогай!"

-2-

Он-то знает, куда - шагом, рысью, галопом -
Нас послать: для того в нем умища палата.
Если ж он порешит порешить нас всех скопом, -
Значит, так ему надо! И нам - так и надо!..

Тут подвыпивший гений фельдъегерю - в пояс:
"Благодарствую, но со слепцами в артели
Нет охоты плестись: отправляется поезд
В преисподнюю прямо, чтоб все там сгорели!

Я в харчевню вечор, как ударил морозец,
Заглянул, - и под ром в кабинете закрытом
Было мне откровенье, что наш венценосец
Продал душу свою "консультанту с копытом".

И сейчас договор заключают партнеры,
Оттого и с отъездом задержка случилась."
Гений смолк. Стало слышно, как звякают шпоры
В полутемных сенях. Дверь немедля открылась, -

И державный седок снизошел по ступеням,
Сел в кибитку, публично к святым за подмогой
Обратясь, осенил себя крестным знаменьем,
Запахнулся в тулуп и скомандовал: "Трогай!"

Вдалеке от друзей, по соседству с врагами
Мы живем наудачу, играем в орлянку.
Плотно втоптана в грязь наша честь сапогами,
Наши пиршества больше походят на пъянку.

И пока кто-то свыше не спустит бумагу,
Не укажет рукой, не скомандует "Трогай!",
Ни назад, ни вперед мы не делаем шагу,
Лишь пустоты души заполняем тревогой...

Как юный князь отрядом Кончака.
Захвачен половецкой пляской ветра
Мой слабый голос посреди степей.
Колючей, как небритая щека,
Шинелью укрывая километры,
Ложится снег... Поди срядись теперь

С пургой-торговкой! С путников она
Семь шкур дерет, проклятая старуха,
За путь до постоялого двора,
Где (безразлично - мир или война
В округе) камелек и медовуха
Бродяжьи души греют до утра.

Там в полутьме сидит на досках нар
С гитарой беглый каторжник Хлопуша,
Горланит про охоту на волков,
Вздувая жилы. И клубится пар
С порога внутрь, когда его послушать
Незримо входит троица волхвов.

Весело жить,
если Время не тронет копьем
Крепость щита твоего
на границе ристалища.
Кто нам предскажет -
куда мы так долго идем?
Вместо селений -
одни лишь забытые кладбища...

Там с постояльцев
давно не берут за ночлег.
Двери рассыпались,
с окон упали наличники.
На мишуру разменяв
свой серебряный век,
Веки подняв,
пригвоздите язык мне, язычники!

ЗАВТРА покажет нам всех нас -
какие мы есть:
Лики безликости,
нимбов картонных развенчанность.
Северных сполохов
вспыхнет гремучая смесь,
Острые льдинки запляшут,
и сложится: ВЕЧНОСТЬ.

К небу крик, ладонь к виску.
Объясни мне - бью челом -
Объясни мою тоску!
Я не помню ничего, -
Память стерта... Как же так?
Всё смешалось, потому
И любой неверный шаг
Обрывается во тьму.

Кто-то силой заключил
Душу в тесном тайнике.
Страшно, страшно быть ничьим,
Но страшнее быть никем.
Не молчи, мой странный гость, -
Что ты знаешь обо мне?..
Счастья щепоть, горя горсть,
Темный свет в ночном окне.

Сердца галактик разрываются на части.
Весь мир - театр, хотя не каждый в нем - актер.
Указы свыше шлет небесное начальство
И подчиненных вызывает на ковер.

Народы ждут решений сходки (слета, съезда),
Зевая с тайною надеждой на отбой...
А ты, приятель, снова куришь у подъезда,
Где десять лет назад поцеловал пробой.

Окстись, приятель, - это было несерьезно,
Хотя ушла она действительно всерьез.
Но ты все куришь и сквозь дым глядишь на звезды,
Когда никто уже не замечает звезд.

Одиночество под руку шепчет: "Налей,
Позабудь обо всем, погоди, - не
Время в путь собираться, что века длинней,
Но короче смычка Паганини."

В одиночестве трудно дожить до утра,
Не задавшись вопросом - зачем я
Приручаю слова, что при встрече пера
И бумаги теряют значенья?..

В путь! Раздумывать нелепо:
Или пан, или пропал.
Ждет меня седьмое небо,
Ждет меня девятый вал.

Сохнуть, словно старой бочке,
Не пристало кораблю.
Коль не слезу с мертвой точки,
Влезу в мертвую петлю.

Куда б тебя попутный ветер не занес,
Куда бы груз неясных дум не вез ты,
По наковальням рельсов молоты колес
Стучат, стучат, выковывая версты.

И ты их стуку целый век внимать готов,
Не уставая вечно удивляться
В пути глазищам именитых городов
И кротким взглядам безымянных станций.

Все мы тащимся понемногу -
Каждый к собственному порогу.
Тредиаковский теребит тогу
в возмущении - это точно.
Четверть века - смешно для срока.
Как отечество ждет пророка,
Сердце ждет пустоты порока:
Быть у власти всегда порочно.

Мастер пишет, контора дремлет,
Дух поэта толпе не внемлет.
Я открыл бы иные земли, -
Были б деньги хотя б на парус...
С рюмкой яда в руке о кобрах
Вспоминать непристойна. Все - прах.
Разыграются бесы в ребрах -
Заболею. Авось поправлюсь.

Человек неприметен с виду,
Каждый верит в свою планиду.
Греки торят дорогу к Криту,
Зеки рубят окно в Россию.
Все пути, что ведут к нирване,
Обрываются в Магадане.
Многогранность видней в стакане, -
Вот претензия на мессию.

Но хмельной головы канистра
Пухнет, словно портфель министра.
Если муза стареет быстро -
Это минус ее партнеру.
Разлетается мир на части, -
Констатирую факт: "На счастье".
Кабы к месту пришлось причастье,
Причастился и дал бы деру,

Благо нету ни райской кущи,
Ни Невы, ни Москвы, ни пущи
Беловежской. Лишь ссыльный Пущин
Едет к Пушкину - попрощаться,
Не спеша, как монах в обозе,
Без излишних раздумий вовсе.
И в сырую, смурную осень
Облака то ползут, то мчатся...

В бездонность сквозь свечи дрожащий свет
Уходит Время, на часах сменяясь, -
И там, средь миллионов прошлых лет,
Два года моей службы затерялись...

На сопки опустились облака,
И солнце заплутало в лапах сосен.
Зеленая бурятская тайга
Встречает тишиной бродягу-осень.

Завязанный на память узелок -
Поселок Заиграево таежный
Лежит в сплетенье судеб и дорог
Передо мною, словно на ладошке.

Лишь трасса нарушает тишину,
Вращается земля, как школьный глобус:
Проносятся БелАЗы в Кижингу,
Пылит в Улан-Удэ толстяк-автобус.

А я - двадцатилетний рядовой -
Ловлю попутку до военной части.
Еще не скоро дембель и -домой.
Еще и увольнение - за счастье...

Армейские два года - две главы,
Две серии в моем кино нелепом,
Я помню вас. Но рукопись, увы,
Утеряна под забайкальским небом.

И все же осень сотню раз права,
Мне возвращая на своем экране
Дорог теченья, сопок острова
Да вечный штиль в сосновом океане.

С. Корычеву и Е. Логвиновой

Пахнет сирая осень сырою осиной,
Зябко ежась, проходит прохожий.
Разбужу я свой плейер, от старости сиплый,
Да послушаю Женю с Сережей -

Музыкантов от Бога, поэтов от Бога
От того, кто незримо и гордо
Заклинание слуха, слияние слога
С тонкой вязью гитарных аккордов

Обращает в волну, потерявшую берег,
И в находку, и снова в потерю,
В то, во что я когда-то отчаянно верил,
Да и нынче, наверное, верю,

Наблюдая дождинок немое скольженье
По стеклу под веселое скерцо.
Дай же Бог вам удачи, Сережа и Женя -
Две гитары, две музы, два сердца!

Куда нам, грешным, до Олимпа! -
Не пить амброзий водку пившим,
Не жечь над головою нимба.
Мы в неизвестность письма пишем,

В почтовый долгий черный ящик
Стола бросаем их, как в пропасть
Меж будущим и настоящим,
Смиряя собственную гордость.

В августе 1941 года один из жителей села
Елабуга, будучи тогда четырехлетним
пацаном, видел Марину Ивановну Цветаеву.
Она вышла из дома в длинном лиловом платье
и остановилась на крыльце. "Кто это? -
спросил он свою мать. - Это царица?"
"Нет, - ответила та ему. - Это просто женщина."

В платье лилового ситца,
Вскользь - через душу - трещина.
Кто это? Это царица? -
Нет, это просто женщина.

Веревкой - взахлест - по вере!
На нитке скоба, держись,
Чтоб не ломали двери
Те, что сломали жизнь.

Колба времени треснула. Каплет
Ртуть на кафель полсотни лет кряду.
За кулисами мечется Гамлет,
Хриплым голосом требует яду.

Монолог - и обрыв с полуслова,
Выгребная зловещая яма -
Беспокойный приют Гумилева,
Безымянный приют Мандельштама...

Ни креста, ни погоста, ни свечки.
Любо видеть свинцовому веку,
Как текут наши Черные речки
И сливаются в Черную реку:

Декорации, книги, картины...
И нахмурив белесые брови,
Пражский Рыцарь с чертами Марины
По убогой Елабуге бродит,

Что-то ищет, а что - непонятно:
То ли тени вокруг, то ли люди.
В колбе треснувшей Время иссякло.
Лишь на кафеле - капельки ртути.

В словесной увязая скверне,
Бранилась грубо и бездарно
Душа убитого в таверне
Магистра Кристофера Марло.

За басню, то ли побасенку
Его ударил собутыльник
Кривым ножом под селезенку
И скрылся, завернувшись в пыльник.

И сей же час, без долгих пауз
Два монумента катастрофе -
Душеприказчик Доктор Фауст
И душескупщик Мефистофель -

Возникли прямо из подвала,
Из груды рукописей, быстро.
Но их уже не признавала
Душа сраженного магистра.

Едва лишь глянца книжки Мандельштама
Коснешься - и пропало все пиши:
Пчеле-поэзии целительного жала
Не вынуть из ужаленной души.

Листая вновь страницу за страницей,
Выхватывая строчки наугад,
Почувствуй, как в крови твоей струится
Убийственно-животворящий яд!

На смерть И.А.Бродского

Отравлен фосфором январь,
И в дегте райские ворота.
Венецианский календарь
Перетекает в чашу грота

Из чаши Вечности. Над ней
Звучит протяжно баркарола.
Гребцу послушная гандола
Скользит по зазеркалью дней.

Январь. Венеция. Кружись,
Простая песня, тешь беспечность
Философа, что здесь лежит.

Небеспредельна бесконечность:
В полвека уместилась жизнь,
В которой умещалась Вечность...

Рождественский сумрак в каминной золе,
Свеча сиротливо ссутулена.
Две книги живут у меня на столе -
Ахматова и Ахмадулина.

Со звоном кандальным на тонких руках
Браслеты. Затем ли вы грезили
Крылами - двумя междометьями "ах",
Два ангела русской поэзии?..

Это вовсе не спор,
не дележка добычи
(Прячь за спину топор -
близко ходит лесничий!),
Это даже не лесть
и не лестница в небо -
Это адская смесь
крови, пота и хлеба,
Это сгусток души
в оцинкованной бездне.
Что ж, вот так и пиши
свои глупые песни,
Что ж, вот так и играй
в дурака подкидного.
Не заступишь за край -
не откроется Слово.

В узелок положи мне на счастье
То, что в трудной дороге поможет:
Уголек, который не гаснет,
Ключик, ножик да медный грошик.
Помаши мне рукой в оконце, -
И пойду простаком я босым
Прочь из дома - туда, где солнце
Отражается в каплях росы.

Увы, уже оригиналы
Бледнее копий, - врут страницы.
Уже друзья-провинциалы
Перебираются в столицы.
Двадцатый век - судья столицый -
Заносит нас в свои анналы.

Церквей обитые пороги
Молящим не приносят ренты.
В своем отечестве пророки,
Как прежде, метят в диссиденты,
Как прежде, мутят воду Леты
И за собою тянут сроки.

Трагедия? - скорее драма,
Сплетенье линий на ладони:
Огни ночного ресторана,
Тюльпан, засушенный в альбоме...
Когда-то в этом сером доме
Жила Поэзия. Как странно!..

Как в старый дом, войди в свою печаль,
Где домовые на шестке гнездятся,
Где полустерта Временем печать
Орнамента на чашке из фаянса.

Сядь у окошка, осторожный гость,
И наблюдай, как легкою рукою
Рябина новорожденную гроздь
Купает в кадке с дождевой водою.

Время вышло из круга, - и тень
от стены оттолкнулась.
Голосам любимых людей,
перекрестками улиц
Разлетаются, тают во тьме
суета и тревога,
И единственной Истиной мне
остается Дорога.

Царит иное Время на планете,
И к солнцу пробивается трава,
На мельничном кресте распятый ветер
Беснуется, вращая жернова.
А значит, перемелется и будет
Мукою всё, что выросло из мук.
Не сетуй на вериги серых будней,
Не бойся разомкнуть привычный круг.

Ободрана с дикой души оболочка
смиренья, размотан клубок рифм.
Ныряет с волны на волну оморочка,
к подобным приучена играм.
Мой труд завершен. По традиции - точка.
сочтут ли его за апокриф,
Где каждая предыдущая строчка -
к последующей эпиграф?

Сложил я немного. Хотелось бы больше,
признаться, но (к щам дайте лапоть) -
Присутствие комплекса барда, а позже -
отсутствие времени... Копоть.
Легко ли прикинуться ломанным грошем
червонцу? "Руками не лапать!"
Упрямство, - с такою сомнительной ношей
ну разве что по миру топать...