Полнолуние - Ольга Афраймович
|
Полнолуние - Главная Полнолуние - Ольга Афраймович |
|
| ПИСЬМО В НИКУДА | |
| 1. Ласточка | (Проклинает - бережет - ластится...) |
| 2. Письмо в никуда | (Отдыхает душа от прошедшего зла...) |
| 3. Двое | (И таять огарком, и молча глядеть...) |
| 4. Прощание | (Расходились, чужие, чащами...) |
| 5. P.S. | (Да, вот еще. Расскажи...) |
| НА ЧЕРДАКЕ (поэма в прозе) | |
| На чердаке (1) | (Дерево растет медленно...) |
| На чердаке (2) | (Не думай, что долгие зимы - страшная вещь...) |
| На чердаке (3) | (Чудесное растет в простых вещах...) |
| На чердаке (4) | (Падать в любовь - это мелко...) |
| На чердаке (5) | (Что? Почему дядя за кадром?..) |
| На чердаке (6) | (Очистить звуки...) |
| На чердаке (7) | (Из всего можно извлечь пользу...) |
| На чердаке (8) | (Если бы не ты...) |
| На чердаке (9) | (Понимание - это совсем простое тепло...) |
| На чердаке (10) | (Человек живет там, где его помнят...) |
| На чердаке (11) | (Ладонями тоже можно пускать солнечных зайчиков...) |
| На чердаке (12) | (Да угодно же, угодно...) |
| На чердаке (13) | (Увидят - испугаются, да же?..) |
| В КОРИДОРЕ (поэма в прозе, совместно с Marstem'ом) | |
| В коридоре (1) | (...Увидят - испугаются, да же...) |
| В коридоре (2) | (На крышу раньше, чем в город, приходит весенний ветер...) |
| В коридоре (3) | (Он прохожий, он машет руками...) |
| В коридоре (4) | (каждое па этого танца... куда ты спрятался, Шива?...) |
| В коридоре (5) | (А мы проводим время...) |
| В коридоре (6) | (Это грустно - просыпаться в клетке...) |
| В коридоре (7) | (В серьёзных наших лицах...) |
| В коридоре (8) | (Спешу, подскальзываюсь, теряю следующее па...) |
| В коридоре (9) | (Скользящий между "Да" и "Нет"...) |
| В коридоре (10) | (Скользя дурацким лицом по складкам чужой одежды...) |
| В коридоре (11) | (Потому что ни с кем другим...) |
| В коридоре (12) | (Проводники времени, игроки, не утруждающие себя играть серьезно...) |
| В коридоре (13) | (Убийца проснулся на рассвете...) |
| В коридоре (14) | (Иногда бывает страшно...) |
| В коридоре (15) | (Но когда страшно, иногда почему-то улыбаются...) |
| В коридоре (16) | (Щурясь от весеннего солнца...) |
| В коридоре (17) | (Это странно... столько стран...) |
| В коридоре (18) | (Говорят, есть такие зеркала...) |
| В коридоре (19) | (Не всякий...) |
| В коридоре (20) | (Много. И каждый знает, что знает других...) |
| В коридоре (21) | (Но Оно есть. И поэтому ты знаешь...) |
| В коридоре (22) | (Но больше, чем…) |
| В коридоре (23) | (Но больше, чем хотелось…) |
| В коридоре (24) | (Как легко молчать - срывая горло, слушая ответный крик…) |
| В коридоре (25) | (Так же, как смеяться, когда кто-то за стеклом зеркала смеётся тоже…) |
| В коридоре (26) | (Кого теперь обманешь военной романтикой…) |
| В коридоре (27) | (...А когда тебе приснится сон, найди зеркало…) |
| В коридоре (28) | (Еще бы ему веселиться…) |
| В коридоре (29) | (Когда дождь, особенно не полетаешь: намокают крылья…) |
| ТРЕЩИНА | |
Трещина (1)
 |
(Март смиряет ко дну - можно дунуть и лечь…) |
| Трещина (2) | (И в третий раз я выбросила сеть…) |
| Трещина (3) | (Курсивом или нет - на кой Вам ляд…) |
| Трещина (4) | (Самые короткие ночи…) |
| Трещина (5) | (И затрепещет за спиной…) |
От улыбки (не грусти...) - к месяцу,
От тропинки (не спеши...) - к кустику,
И пока она вот так мечется,
Неустанная звучит музыка.
Привередница моя, вредница,
Не от жалости глядишь тучею -
Что-то ищется во тьме, греется
И во сне меня собой мучает.
Что-то хочет моего зрения,
Поднимает высоко голову -
Возвращаясь от руки к темени,
Оставляет на ветру голою...
Весь открытый ветрам, мой нескучный мирок
Опьяняется звоном капели -
Оживает кора, и шевелится сок
По колено в ближайшей метели.
Где вы были, глаза? Убегает вода
И суха электронная почта -
Но на запад, на запад идут поезда!
Ах, куда же ты, глупая, в ночь-то...
Окружили, подобно цветному гало,
Эти мысли - предвестники рая.
Но, быть может, твое ощущая тепло,
Я тем самым тебя теряю...
Всю пропащую радость, в долгах как в шелках,
Попираем босыми ногами...
Но велит удержаться на этих ногах
Только цепкая, терпкая память,
Только норов - упрямый, неласковый - мы
Не отчаялись, но затвердели.
Одинокие песни счастливой зимы
Просвистали меня, просвистели!
Здесь бессмертной душе ничего не грозит,
Ей, каналье, чем хуже - тем лучше,
Тем заметней веселье ее на мази,
Оставайся и бей баклуши,
Пей, чирикай синицей в ночных холодах...
Нет, не там леденеют ключицы:
С удивленного неба опустится страх,
Что со мной ничего не случится,
Что, давно не делившая день ото дня,
Только память еще не устала
Повторять: "Если ты не полюбишь меня -
Я - пропала..."
Вот как это двое живут и живут,
Неспешно клубок расплетается,
И зрячий, бессонный, закрученный в жгут -
Сам воздух меж ними срастается.
Бока подставляя жукам-кораблям,
Счастливая женщина - странницей
Выходит навстречу все та же земля
И первой пред ними склоняется.
И долгой, бездонной тропинкой в лесу
Забудут, как вышли из торного,
И жажду насытят, и соль донесут,
И лягут в ладони просторные...
Будто зовы в объятья ближние,
С навсегда утоленной жаждою -
Ничего не бывает лишнего,
А земля принимает каждого.
Ей достанется их гортанное,
Юродивое, злое пение:
"Отогрели мое отчаянье,
Откормили мое терпение
Многоточием за кавычками
И морзянки скупыми строками -
Скрип песка на зубах привычнее,
Чем давиться сухою коркою...
Сколько выдохнуто беззвучного,
Сколько без вести наворочено...
Ах, как пусто у сердца жгучего
И у совести новорожденной.
Проливались печали тучами,
Утопили былое в омуте -
Никого не зовет, не мучает.
Расцвела моя рана, господи...
Последним теплом горит...
Какого же джаза, друг -
Она же совсем не спит.
Не может смотреть вокруг.
Не превозмогает страх.
И просит, и просит пить,
Сжимая до тьмы в глазах
Живую, больную нить,
И, падая к ней лицом,
Сбивает огонь с листа.
Но письма мои - как SOS...
Для тех, кто умеет читать.
- Я думаю, что это могло быть, - сказал я.
- Нет, вы опять шутите. Я верю потому, что от этой истории хочется что-то сделать.
Например, стукнуть кулаком и сказать: "Да, человека не понимают".
- Кто не понимает?
- Все. И он сам не понимает себя.
Александр Грин "Бегущая по волнам"
_______________________________________
Константину Киселеву -
автору "Снежных сказок"
Дерево растет медленно.
Особенно если о нем никто не знает:
заброшенное, поди, досталось местечко -
задний двор, забытые вещи, трава на крыше…
Два ворона - он и она - ходят вдвоем,
но дистанция что-то говорит о длинной жизни,
глубоких раздумьях, крепкой памяти…
Люблю смотреть, как они расходятся далеко
и, внимательно долбя клювами мерзлую землю,
остаются - в одной связке.
Не думай, что долгие зимы - страшная вещь.
Просто время уходит не туда, куда надо людям -
в дырявый дымоход, за печную задвижку -
а если времени нет, никогда не узнаешь,
скоро ли кончится зима…
Холод стоит, будто выйти забывает,
а по скрипучему двору бродит зверь,
мается без теплой берлоги,
без доброй руки,
без тихой колыбельной,
мычит, задыхается от собственной тяжести…
Никто и не догадается, что ему хорошо.
Зверь укутывается паром,
вдыхает снег - выдыхает сказки.
Сказки тают, касаясь моей щеки -
ничего, говорит, будет тебе другая.
А что на крыльце кто-то плачет -
грустно, конечно,
но ведь и это о том же…
Ничего нет лучше,
чем когда душа бродит -
спелой горечью, клейким соком, травяным медом -
собирай, напоминает, закатывай в бутылки…
Когда еще придет кто-нибудь,
чтобы поговорить о том же -
а дерево растет медленно…
Чудесное растет в простых вещах,
не застит свет, прячется за плечом,
крутишься за ним, как собака за своим хвостом -
жаль, зубы коротки…
а все мелкое кричит, как голодная чайка
(попробуй не заметь соринку в глазу):
- Море!
- Где?
- Да вот же…
- Это - море?! А идет оно…
Падать в любовь - это мелко.
Падают всегда на мелководье,
уже на лету соображая на троих -
поросячий страх, такой же восторг, потом скука
(есть еще чужой дядя, но он за кадром) -
об участи черепной коробки
с шепотом "я пропала"
и "пропадать, так с музыкой"…
Не умеешь плавать - сиди на берегу,
лепи халявные куличики,
соображай воздушные замки,
проковыривай канавки в судьбе,
наполняя их галькой и гулом,
пока очередной чужой дядя
мимоходом
не зашвырнет тебя на мелководье
вниз головой…
Что? Почему дядя за кадром?
Подойди к колодцу, позови свое детство
(даже если его не было: вдруг оно где-то есть),
только не ори - всех жильцов перебудишь…
послышится гомон далекого праздника,
скрип качелей, смутно знакомые голоса людей,
которых не может быть, но ты их зачем-то любишь…
а если позвать чужого дядю - одно дребезжание.
Эх, взять бы молоточек,
простучать все фибры с жабрами,
все лишние звуки повыкидывать,
чтобы от дребезжания этого уши не затыкать:
"пока не будет чистого звука -
с места не сдвинусь"…
Очистить звуки.
Прорастить дурацкую улыбку.
Простить наконец свое детство -
хотя бы за скрип качелей.
Из пустого прошлого достать одичавшего зверя
и разделить его тяжесть -
ему уже все равно, а тебе приятно…
Из всего можно извлечь пользу.
Вот, например, бессонница:
лежать в темноте,
прислушиваясь к стуку собственного сердца,
и находить в нем то,
что безуспешно искал у других.
Если бы не ты -
у меня бы ничего не получилось.
Понимание - это совсем простое тепло,
невыносимый комочек жизни.
Ты меня понимаешь -
это я имею смысл,
это ты говоришь:
"Хорошо, что ты есть,
ошибайся снова -
на моем чердаке всегда есть место для тебя"…
Хорошо, если это чердак
или сараюшка на заднем дворике,
где можно залезть по лестнице на верхнюю полку,
стащить из родительских запасов
банку консервированной фасоли
и рассказывать друг другу сказки.
Или страшные истории -
от них ворованная фасоль становится вкуснее.
Человек живет там, где его помнят.
Мне неуютно в чужих домах
(не вписываюсь в интерьер),
а на твоем чердаке мне самое место:
маленькое пыльное зеркальце -
лежу себе, зайчиков пускаю…
Ладонями тоже можно пускать солнечных зайчиков,
на зайчиков лучше смотреть боковым зрением -
иначе можно сжечь глаза,
и тогда все, что вам будет видно -
это что вам угодно…
Да угодно же, угодно…
Но что я буду отражать,
когда меня снова повесят в гостиной?
Представляешь:
входят люди, заглядывают в зеркало,
а там - пыльный чердак…
Увидят - испугаются, да же?
Жаль,
опять не получилось праздника для всех,
но что ж поделаешь.
Зато здесь можно много чего насобирать -
так, по пустякам…
Вот закатное солнце поджигает деревья,
глянцевый ворон задевает крылом верхушки свечек,
ворон тоже горит - а я думаю:
насколько дольше
я собирала бы клейкий мед мгновений,
если бы не знала, что ты знаешь меня…
и не важно - прямо сейчас, или тогда, или завтра…
мед-то собирается в одной,
всегда одной невообразимой точке,
из которой прорастает моя вселенная,
горящая вместе с верхушками деревьев,
вместе с глянцевым вороном
на зимнем солнце…
На "поэму в прозе", пожалуй, не тянет - слишком много воздуха между строк, слишком "каждый о своем",
слишком каждый "о том же"... Разговор - но скорее монолог, чем диалог...
Несколько фрагментов написано Marstemом до "разговора" и включено сюда по моей собственной инициативе... (ОА)
Marstem(1)
…Увидят - испугаются, да же.
Испугаются - и потянутся к минусу.
Скрюченными зимою пальцами.
Скрюченные зимою чужие…
Слышишь, а вдруг весна - тоже зеркало,
и что тогда окажется в коридоре, когда она придёт
и попробует узреть, "что ей угодно"? Кто…
Тот, кто живёт
ещё чуть выше, на самой крыше, быть может?
Его можно узнать по фуфайке и по "беломорине", зажатой между пальцев.
Не скрюченных…
Он сидит, облокотившись о телевизионную антенну -
на ней изолентой прикреплен маленький моторчик,
и вместе с ветром он даёт ток старенькому магнитофону… (2)
Может, весна тоже зеркало…
А впрочем, может, и не испугаются?
Где-то же весна их…
На крышу раньше, чем в город, приходит весенний ветер,
к февралю он уже вовсю раскручивает музыкальный флюгер,
флюгер послушно показывает направление -
"угодно - не угодно", "трогать - пощадить"…
Может, и не испугаются, и он угостит их "Беломором"
и сосульками - вернуть вкус дыма и далекого детства,
чтобы в глубине грудной клетки
зашевелился чудом не пересохший ручеек…
Это опасно - будить запертых в клетку,
но если весне угодно…
Он прохожий,
он машет руками,
балансируя на кромке
крыши небоскрёба,
приглашает прохожих на танец...
каждое па этого танца…
куда ты спрятался, Шива?
каждое па этого танца…
если бы я не умела летать во сне
каждое па этого танца…
и заговаривать зубы своему времени
каждое па этого танца…
время заговорило бы меня насмерть
каждое па этого танца…
я не падаю с крыши
каждое па этого танца…
я никогда не падаю с крыши
каждое па этого танца…
но очень легкий…
А мы проводим время…
Давай его проводим да подальше -
Ему ещё не время.
Ему ещё не лето.
А нам ещё не надо.
А нам уже - светает
хромает
да некуда пойти.
Это грустно - просыпаться в клетке,
раздвигать руками прутья-ребра,
просить других о глотке воздуха,
вдыхать, закашливаясь: "не то"…
Не надо. Только не это.
Лучше я засну обратно,
чем опять пойду не туда…
В серьёзных наших лицах
сыграем для других, а друг для друга -
мы можем веселиться.
И будем. Потому что
в дурацких наших лицах
ни с кем другим не растопить
последний снег за шкиркой.
Спешу, подскальзываюсь, теряю следующее па -
стоит почувствовать струйку талой воды,
я уже кричу "Да!" и вода сразу превращается в сосульку…
"Да нет…" - обреченно разгрызаю лед, зная, что уже простыла…
Весна улыбается: "Нет… - Да!"
Скользящий между "Да" и "Нет",
и там, и там - но гость, не дома,
на грани да на льду…
Скользящий
Приветствует Весну!
Ave…
Скользя дурацким лицом по складкам чужой одежды -
отодвигаясь с серьезным видом -
мы можем веселиться.
Мы будем веселиться,
встряхиваясь, как мокрые собаки -
последний снег за шкиркой - это щекотно…
Как он - твой танец на кромке крыши?
Отзываются ли прохожие на приглашение?
Если нет… Было ли это предложением,
от которого невозможно отказаться?
Потому что ни с кем другим…
Потому, что вдруг страшно -
не соответствовать.
Потому что боимся щекотки. И поэтому,
взяв перо (ручку, пододвинув клавиатуру),
начинаем щекотать,
писать следующее предложение,
которое кто-то не прочитает,
но от которого кто-то не откажется,
а кто-то уже не отказался…
Это называется "оПтимизм"? -
Это называется "Будем". Даже тогда,
когда уже "были".
Потому что.
Проводники времени,
игроки, не утруждающие себя играть серьезно -
отражения шарахаются от нас,
что-то такое мы боимся увидеть…
Шмыгаешь между зеркалами, как вор,
кто не хотел бы отражаться чистым?
В этом коридоре
у меня бывают приступы клаустрофобии,
тогда я бросаюсь на стены,
тогда я проваливаюсь в зеркала,
проваливаюсь в облака…
Спасибо. Уже гораздо лучше.
Правда, холодно -
тело, бедное, ты давно похоже на решето,
сквозь пробоины влезают клочья облаков,
в каждую дыру заглядывают глазастые звезды,
я могу когда-нибудь превратиться
в однубольшуючернуюдыру -
такое большое небо,
такие большие звезды…
"Убийца проснулся на рассвете,
он взял лицо из старинной галереи,
он вышел в коридор…"(3)
Коридор отозвался эхом шагов и пыли -
и внезапно закончился.
Он вывел на побережье.
Море - которое никогда не видели.
Берег - просящий нового следа,
уводящего и невесомого,
оставленного и тёплого…
Солнце - восходит не на востоке,
оно просто восходит… Спасибо.
Спасибо вам, Законы Природы.
За то, что СТРАШНО.
За то, что вас так тяжело признавать.
За то, что так легко сказать "спасибо" - но
так трудно заставить в него поверить.
За клавишу "пробел", в конце концов -
позволяющую спрятаться за "бредом".
За конец концов...
И ещё -
за это глубокое море
во встреченном взгляде.
Такое глубокое море...
Иногда бывает страшно,
а вдруг все эти звезды -
только рисунок на холсте
в захламленной каморке папы Карло…
Тогда я улыбаюсь:
хорошо, пусть это только рисунок -
мне нравится думать,
что они настоящие…
Это - не утешение…
Это - то, чем можно дышать…
Но когда страшно, иногда почему-то улыбаются…
Мне нравится думать, это потому, что
нравится улыбаться.
Потому что зеркало - то, что под слоем пыли,
лежащей под нарисованными звёздами и под нарисованным небом,
то, у которого нет ручек настройки,(4) -
тогда улыбается в ответ,
и точки - уже не точки, а глаза.
А если протянуть к ним руку,
то она войдёт в них, как в воду,
преломится
и вернётся назад -
сжимающей воздух. Настоящий.
Чтобы дышать.
Чтоббыть
Щурясь от весеннего солнца,
продолжая совершать странные телодвижения,
вызванные щекоткой (за шкиркой все еще…),
я думаю: что они слышат -
те, кто не отказался,
те, кому нравится улыбаться?
Странно, не правда ли, странно -
никто не проходит мимо,
никто не оставляет мой вопрос без ответа,
зеркала по очереди отражают улыбку -
улыбку о том же…
Это странно.. столько стран,
в которых не был - но знакомых...
Не правда ли - странные телодвиженья?
А правда ли, что
весеннее солнце любит
заигрывать с поверхностью зеркал
Говорят, есть такие зеркала -
странные какие-то зеркала…
"куда его не повесь, куда его не поверни -
в нем всегда отражается одно и тоже -
обжигающие глаза солнечные зайчики"…(5)
А если солнце - весеннее…
Не всякий же глаза сжигает?
Не всякий
и если не весеннее. Есть взгляд из другого мира,
далёко-странный взгляд,
есть Солнце…
Но - много говорят
Много…
И каждый знает, что знает других -
и самое смешное,
что мы действительно что-то знаем,
что-то очень важное -
но никогда не успеваем этого сделать…
Если бы не Солнце,
безжалостное Солнце, ждущее нас с войны -
как сладко было бы лечь на теплый песок
и закрыть глаза:
ах, я не знаю, я ничего не знаю,
куда ты зовешь меня…
Но Оно есть. И поэтому
ты знаешь.
И поэтому молчишь…
меньше, чем хотелось бы -
в промежутке от войны до войны,
от весны до весны,
между строк
Но больше, чем…
когда между строк поселяется воздух,
кто сможет прочитать его?
Молчание между строк - само время,
и, может быть, лучшее время…
Это клей, связывающий нас:
можно не знать о человеке, но помнить о нем,
можно не знать о замысле, но исполнить его…
Но больше, чем хотелось…
Это - тайна,
которую мы храним и лелеем,
которую мы сохраним и для тех, кто будет
помнить о нас, не зная о нас…
Она такая хрупкая и беззащитная (при шипах),
она такая лёгкая и невесомая (наш якорь),
она такая разная (каждый о своём),
но
Узнаем друг друга по знакам:
секретный волшебный пароль…
Как легко молчать - срывая горло, слушая ответный крик,
как легко быть смелым - превозмогая испуг,
как легко хранить ее за пазухой - наносящую рану за раной...
ничего, ничего-то там нет, в этой черной дыре -
но, глотая плотный горячий воздух, открываешься нараспашку -
и вылетают птицы, сияющие хрупкие комочки...
10-9-8... птица-нежность, птица-терпение...
Не отводить, только не отводить взгляд - чтобы
не оборвать течение воздуха между строк,
не обидеть утро, лелеющее каждый шаг неуклюжего детства,
не обмануть время, поглощенное исполнением замысла...
Как легко -
не отводить взгляд...
Marstem (6)
Так же, как смеяться,
когда кто-то за стеклом зеркала смеётся тоже?
Когда вместе...
Есть такая традиция, она
против вредных привычек,
лекарство от одиночества:
когда аккордов - только три,
лето - в багаже и уже навсегда,
а "зачем?" - и ответ, и смеяться -
что-то грустно, и рука - холодная и тянется к
очередной сигарете...
Когда расходятся зрители, и актёры
спускаются в зрительный зал, чтобы попытаться
занять их место (сложнейшая из ролей)
ОА (7)
Кого теперь обманешь военной романтикой?
Мы и сами себе не поверим:
равнодушно стреляя через плечо, не считая жертв,
засыпая утром под треск канонады...
Актеры спускаются в зал, чтобы просто жить...
это сложнее...
В тишине, которая просто есть
(а не той, что наступает, когда все погибли),
слышнее неровное биение сердца,
слышнее голос, шепчущий из-за стекла:
"посмейся со мной - я уже ничего не вижу:
на крыши домов, на блуждание звезд по вечернему миру
я пытаюсь смотреть сквозь этот прекрасный цветок,
с нежными лепестками,
с солью на острых шипах,
я уже не могу продолжать - без анестезии,
я, наверное, слишком слаба,
чтобы вернуться в Икстлан..."
Marstem (8)
...А когда тебе приснится сон,
найди зеркало. Ты увидишь в нём
ангела, живущего на чердаке,
присматривающего за тобой
помимо твоего желания.
У ангела грустный вид
и кипит чайник
Доброе утро...
ОА (9)
Еще бы ему веселиться...
Эти дети, они же - чуть чего -
бросаются жечь мосты
и заговаривать зубы:
"ведь я не просил"...
Не просил... но родился опять -
чайник кипит,
я возвращаюсь,
в Икстлане сегодня дождь...
Когда дождь, особенно не полетаешь:
намокают крылья...
Зато, когда дождь,
не так чувствуется бездна,
и высота - не страшно.
Как-то там сейчас дома...
(А высоко в горах - всё больше снег,
не дождь?)
А жидкости в термосе всё равно,
ей - оставаться тёплой.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...
1Выпросила у рыбки удочку...
Март смиряет ко дну - можно дунуть и лечь…
Тот, кто свечи зажег, право, пить не умел,
Он бросает слова на огонь, но ни млечной тоски,
Ни хвалы на избитом уме.
Лица кружатся, толпами падая в снег,
Листья просят о смерти у жадной воды,
И московский асфальт все черней и косней,
Все проходит и лжет, дождь смывает следы.
Можно дунуть и лечь… Но болит пустота,
Как забытая вещь. Бессловесная речь
Достигает ушей, но не так и не там -
Я не больше, чем трещина в чьем-то ребре…
Я не более, чем… Уклоняясь к плечу,
Шепоток: «Только соль донесу - пропаду»…
Пропади, говорю, я живу, как хочу,
Как умею… не знать ничего - но в бреду
Повторять: отвечаю за весь этот ад,
За дороги печали, за черный асфальт,
За сухие глаза, за плохую игру
И за долгие годы к родному ребру…
Мои свечи горят, осыпается соль,
Терпеливо и пристально теплится нить,
Продолжая на медленном выдохе столь
Неразумную жизнь - на весенние дни…
И в третий раз я выбросила сеть -Немного теплого куриного помета
И бестолкового овечьего тепла -
Я все отдам за жизнь: мне так нужна забота,
И спичка серная меня б согреть могла.
Осип Мандельштам
А совесть по-собачьи проскулит,
Что лучше не смотреть на дно корыта,
Где раз в неделю сердце не болит -
Поскольку нечем больше крыть...
И голоса, как в вату,
Уходят вглубь и не ведут обратно -
К неведению. К людям и к огню,
К овечьей ласковости. К спичке серной...
Ведь надо было, надо? На корню -
На корне языка - прижечь наверно?
Терпи теперь. Ты - можешь: улыбнись.
А я... Молчать, скрипеть. Катиться вниз.
И замерзать. Но плыть на Соловки. Где этим летом
Набрать две горсти снега? - положить
На грудь. "Онегин, я тогда..." - Любить
Я сроду не умела. Впрочем, это
Не так уж... Не держаться на ногах
Не худшее, чем чувствовать твой страх
И обещать тоскливо - днесь и впредь
Не трогать акватории закрытой...
Как глупо - не бояться умереть,
Но не чинить разбитого корыта.
Ах, рыбка, рыбка... не продешеви...
Не худшее... чем дрожь такой любви,
Что быть бессильна для тебя полезной...
Должно быть, время-то твое летит
Теперь скорее. А мое стоит,
Как ангел в изголовье у болезни,
Сжимая руку страшно и легко.
И наш апрель - как детство - далеко.
Немногих свеч, не стоивших игры -
Не жалко. Пусть крепчает грусть
Под сумерки, и все слова серы,
Хоть ими... вместо воздуха... давлюсь...
И медленно - мычащих, некрасивых -
Я выдыхаю. Каждое - курсивом...
Курсивом или нет - на кой Вам ляд
Сомнительные эти канители?
Когда с улыбкой отрываю взгляд -
И остаюсь с отверстием на теле...
Меня еще, пожалуй, слишком есть.
Мне б выглядеться, выдохнуться... Спеться
На тот формат, который легче есть
И принимать не страшно близко к сердцу -
По десять капель. Раз в неделю. Днем.
Диагноз - бес в ребро. Гомеопатия...
Мне нравится, что Вы больны... Замнем.
Я не давала клятвы Гиппократа.
Самые короткие ночи
В схватках закусили губу.
Мне сорока утром дострочит
Новую, с иголки, судьбу.
И довольно, голову свесив,
Глянет, как изнанка блестит...
"Хорошо ль, Морозушко? Смейся -
Но не вынимай из кости..."
Богу спозаранку икается:
Страх, какая темень внизу -
Человек бредет, спотыкается,
Пробует другого на зуб...
И затрепещет за спинойЭто animus, раненный в самый живот...
Надя Делаланд
Чертополох, полынь, стерня...
Все в ту же степь, все в ту же, в ту же
Идет, не глядя на меня,
Живот перевязав потуже.
Но - больно, больно... Этих чувств
Оцепененье продлевая,
Я словно видеть не хочу,
Что кровь его затвердевает.
Он не гадает - те, не те -
Всего лишь дети. Ни вопроса...
И нижет, нижет в пустоте
На нить гранатовую россыпь.
Мы спим - но как они не спят -
Как в камень грудью, всем течением -
Споткнувшись около люблю
об непроизносимое тебя...
За неимением.