Полнолуние - Главная Полнолуние - Олег Медведев Полнолуние - "Увези нас, Пегас!"
|
После Цветочного бала Моррис впал в спячку. Он завесил окна вагончика мешковиной и спал до
полудня, а иногда и дольше. Теперь мы ложились поздно, когда начинало светать.
Моррис отказался от всех рейсов и загнал «Пегаса» на «пеликаний пруд», самое грязное место
во всем Гедеоне. Здесь чистили котлы паровозов. Стоящий машинист по крайней мере два раза
в месяц отправляет сюда свою машину. На «пеликаньем пруду» все черное и блестящее, как в
преисподней. Стоит пройтись по нему разок, как потом неделю не отмоешь башмаки.
Теперь нашлось у нас времечко поговорить. Стояла жара. Только к вечеру горячая Черная Роза
начинала дышать прохладой. Звезды сияли в полную летнюю силу. Даже казалось, можно различать
их грани.
Моррис сказал:
— Ты ведь не ходишь в церковь?
— Нет, — ответил я.
— А что ты носишь на шее?
Я объяснил, что это память о матери. Простая железная цепочка с таким же простым плоским
камешком. Я снял и дал посмотреть Моррису. Верно, с цепочкой я не расстаюсь никогда, даже
во время купания.
В такой вечер, когда мы, задумавшись, глядели в небо, Моррис рассказал мне про Старого
Кестера.
Старый Кестер работал машинистом на линии Каир—Сентрейлия в нижнем Египте. Египтом называют
места на юге Иллинойса, и виной тому темнота местных жителей. Я, правда, не думаю, что
хозяева оттуда глупее плантаторов Черной Розы, но ведь клички придумывают северяне, а у
них еще руки не дотянулись до Черной Розы.
Старый Кестер взял Морриса подручным, когда тому было всего тринадцать. Ни отца, ни матери
Моррис не знал, вырос у какого-то дальнего родственника, потом и тот помер. Моррис долго
скитался по Иллинойсу и вот попал к Старому Кестеру.
Старый Кестер полюбил Морриса да и Моррис его. Кестер научил Морриса всему, что знал о
паровозах. За два года Моррис научился водить машину и гонял по линии так лихо, что все
диву давались, а кто не видел, просто не верил. Моррис Аллен был машинист, что называется,
от бога.
Когда Старый Кестер стал умирать, он вырыл в своем садике железную коробку, доверху набитую
золотыми франками. Откуда у него эти франки, Кестер не сказал. Он просто заказал фирме
«Кук—Данфорт» небольшой быстроходный локомотив типа «крэмптон» и подарил его Моррису.
Моррис не сработался с компанией линии Каир—Сентрейлия. Иллинойс все-таки не Дикси-кантри.
Расписание там налажено. Если уж впрягся — работай. Катай туда-сюда по часам. И только на
нашей захудалой линии, где поезд может опоздать на полдня, Моррис нашел то, что нужно.
А что было нужно Моррису? Он сказал:
— Ты раньше слышал про Белый Дымок?
— Нет, — ответил я, — не слышал. Наверное, дядюшка Париж его придумал.
Моррис покачал головой.
— Старый Кестер тоже знал про него.
— Значит, и в Иллинойсе рассказывают такие истории?
— Нет, — сказал Моррис. — Он его видел.
— Белый Дымок?
— Да. Несколько раз, ночью. Белый Дымок обходил Кестера на большой скорости.
— По встречной колее?
— Нет, справа по полотну. Он мчался как по воздуху.
— Чудеса, — сказал я. — Ему показалось.
— Несколько раз, — повторил Моррис. — Кестер не сумасшедший. Он хорошо видел. Он даже заметил
пар на манометре Белого Дымка. Там было девяносто футов.
— Белый Дымок простой чайник, — сказал я.
— Нет, нет, — Моррис снова покачал головой. Что нас свело с Моррисом? Когда в саду
«Аркольского дуба» он кинулся ко мне с горящими глазами, я сразу понял, что с этим парнем
мы сразу не разойдемся. Потом он назвал меня братом. А почему бы и нет? Ни он ни я не знали
своих родителей. Мы оба бродяжничали, долго скитались, обоих нас жизнь колотила, обколачивала.
Вот только разницы в годах у нас почти не было. А то, как знать, могло статься, что и родители
у нас одни.
Я рассказывал Моррису про созвездия. Летом Большой Квадрат поднимается над горизонтом выше,
чем в мае. Вокруг горят звезды Андромеды, Пегаса, Кассиопеи, Цефея, Персея и Кита.
Есть целая легенда. Жили-были царица Кассиопея и царь Цефей, правили большой страной. Но
слишком похвалялась своей красотой Кассиопея, говорила, что ни одна морская нимфа с ней не
сравнится. За это рассердился на нее бог моря Посейдон, послал на страну Кассиопеи страшного
Кита. Чтобы спастись от Кита, Цефей и Кассиопея отдали Киту юную дочку Андромеду. Андромеду
ждала страшная смерть, но ее спас храбрый воин Персей, а крылатый конь Пегас примчал Андромеду
и Пегаса к родителям.
— Значит, и в небе есть Пегас? — сказал Моррис.
— Выходит, так, — ответил я.
— Откуда ты все это знаешь? Я никогда не слышал.
— Почитай календарь Джонсона. Про каждое созвездие есть легенда.
— Крылатый конь... — задумчиво повторил Моррис. — Мой «Пегас» тоже неплох. Если нужно, я
выжму семьдесят миль.
— Не дадут повороты, — сказал я.
— За фортом есть «пика» миль в десять, я проходил ее за восемь минут, правда, пустой.
— «Пегас» неплохой коняга, — согласился я.
— Но Белый Дымок быстрее, — сказал Моррис. — Старый Кестер говорил, что он обходил его на
скорости в сто миль. Как будто Кестер стоял на месте.
— И ты в это веришь?
— Да! — сказал он с каким-то ожесточением. — Кестер входил в туннель, а Белый Дымок прошил
гору насквозь, как стог соломы! Кестер видел, не стал бы он врать.
— По-твоему, никто не врет, когда рассказывает басни, — сказал я. — Послушай, что сочиняют
девчонки на галерее. И про мертвецов, и про разбойников, про невидимок и призраков.
— А ты думаешь, ничего такого нет? — спросил Моррис.
— Да, может, и есть, — сказал я, — только...
— Что только?
— Я-то никогда не видал.
— Еще увидишь, — сурово сказал Моррис.
Характер у Морриса нелегкий. Иногда он становится раздражительным, тогда лучше к нему не
подходи. Он может сказать что-то обидное. Правда, на другой день будет ходить с виноватым
видом, но и тут извиняться не станет. Если понять Морриса, то не стоит обращать внимания на
такую чепуху. Разговаривай, как всегда. За это Моррис всегда старается отблагодарить. Он
будет кидать за тебя чурбаки в топку, долбить смоляные наросты на поддувале и все выхватывать
из твоих рук.
Про спячку я уже говорил. Оказывается, она всегда наступает у Морриса в конце июня. Ничего с
ней поделать нельзя. В эти дни Моррис становится мрачным и одновременно мечтательным. Весь
уклад идет на перекосяк. Ночью не спится, а днем так и валит на матрац. Проснувшись, он еще
поваляется часок и будет донимать Вика все тем же разговором:
— Ну как, черный брат, есть еще курицы во дворе Денниса?
— Есть, мисти сэр, — оживляется Вик.
— Так надо бы того, взять, что ли, одну. Вик улыбается до ушей и направляется к двери
вагончика.
— Постой, угольное создание, ты что же, хочешь украсть?
— Да, мисти сэр. — Вик недоуменно хлопает очами.
— Так разве красть хорошо? Вик застывает в нерешительности.
— Сначала ты украл себя, потом украл котенка, а теперь хочешь украсть курицу?
Вик окончательно сбит с толку. А Моррис продолжает как бы в полусне:
— Крадут только на Севере, мистер Сажа, а ты еще туда не доехал. Ты помыл тарелки?
— Помыл, мисти сэр, — пищит Вик.
— Теперь помой себя. Помой, грязное чучелко. Может, сойдет чернота, и ты станешь настоящим
гражданином. Сам тощий Линкин, будущий президент, поцелует тебя в нос.
Такую беседу Моррис может вести очень долго. Просто ему не хочется вставать, делать ничего
неохота. В такие минуты разговор с нашим добрым Виком самое приятное занятие.
В «голубой гостиной» нашего вагончика висит карта железной дороги от Гедеона до самой
Короны. Во всем штате это единственная линия длиной примерно в сто пятьдесят миль. Она
распадается на две ветки: Гедеон — форт Клер и форт Клер — Корона.
У той и другой ветки разные хозяева. Даже ширина колеи сначала была разная. Корона строила
свою дорогу первой и взяла за образец «стефенсоновку», колею Новой Англии. Конечно, Гедеон
не желал плестись в хвосте у Короны, он выбрал «пятифутовку», колею чуть пошире. Но тут
Гедеон промахнулся.
Паровозы строили на Севере заводы Брукса, Роджерса, Хинкли-Дрюри, Кука-Данфорта. Северяне,
конечно, приспосабливали машины к своей «стефенсоновке». Они выпускали паровозы и специально
для Юга, но такие стоили дороже, а дешевые старые машины гедеонцам уже не годились.
Вот и пришлось мудрецам из Черной Розы пристраивать к двум рельсам третий. Налево
«пятифутовка», направо «стефенсоновка». Путь получился трехногий, ничего смешней я не видел.
Наш «Пегас» бегает по правой колее, он может ходить до самой Короны. Из восьми гедеонских
паровозов только «Пегас» и «Страшила» рассчитаны на стефенсоновскую колею, остальным дороги
дальше форта нет. Да и не нужно: две компании никогда не ладили между собой.
Восемь станций, девятый форт. На обрывке цирковой афиши я набросал контур созвездий
Андромеда—Пегас. Восемь главных звезд почти по прямой, девятая в середине. Она также чуть
в стороне, как форт.
На месте Гедеона слегка оранжевый огонек. Там, где Аржантейль, красноватый. Кроликтауну
соответствует безвестная желтая звезда, а Пинусу голубая.
Форт Клер — тоже голубая, Чилокчо — довольно яркая белая, на месте Атчисона и Желтого Сада
две небольших звезды, а Корону заменяет крупный песочного цвета светляк.
Контур дороги настолько совпадал с контуром созвездий, что казалось, на землю упал их
отблеск. Только четвертая звезда Большого Квадрата, отпавшая в сторону, никак не находила
себе места.
Пегас! Крылатый конь Зевса. Я представлял, как, цокая железным копытом, он мчится по
небесному своду, легко перепрыгивая созвездия, туманности. Он скачет по Млечному Пути,
дробя серебряный гравий светил, из груди его вырывается пар, а над головой, там, где
древние рыцари укрепляли султан, колеблется упругое белое перо, то самое перо, которое
при очень большой скорости рвется из клапана нашей маленькой земной машины, нашего паровоза
с медной литой табличкой «Пегас».
Предыдущая глава
Следующая глава