Наталья Майдукова
| *** |
(Выцветший город в холодном ветре...) |
| *** |
(Мне не пора еще, не пора мне...) |
| *** |
(Ветер не станет мириться со мной и прощать меня...) |
| *** |
(Усталость от жизни дает разрешенье на подвиг...) |
| *** |
(Трехпроцентный рассветный раствор марганцовки в окне...) |
| *** |
(Господи, в Валгалле все мы встретимся за одним столом...) |
| *** |
(Скорей бы добежать. И пережить усталость...) |
| *** |
(Задумчива отверженность сосны...) |
| *** |
(Оно приходит медленно, но верно...) |
| *** |
(Ответов верных нет. Ни одного...) |
| *** |
(Путь до двери "Туда" - неблизкий...) |
| *** |
(В дельтах тех рек, чья вообще ширина...) |
| *** |
(Добро и зло - бумеранг...) |
| *** |
(Значит, я здесь уже тысячу лет...) |
| *** |
(Вот так-то, друг, прошел и этот день...) |
| *** |
(Угадаешь свою принадлежность к какому-то лучшему миру...) |
| *** |
(Когда ты утонешь в полночной сквозной синеве...) |
| *** |
(Переживи меня на этом свете. Перетерпи...) |
| *** |
(Дорога давно замышляет увидеть меня...) |
| *** |
(Выполнена вся повестка дня...) |
| *** |
(Занавеска выгнулась, как парус...) |
| *** |
(В моем неверии во сны...) |
| *** |
(Я вырастала. Дерево в окне меняло очертанья еле-еле...) |
| *** |
(Я все же нажимаю эту кнопку...) |
| *** |
(Когда-нибудь в гости приду...) |
| *** |
(...Никого не излечат строки...) |
| *** |
(Когда нечто проходит, остаются лишь рифмы и даты...) |
| *** |
(Кто-то выключил лето - и это, боюсь, навсегда...) |
| *** |
(Начинается август, и с этим нельзя не смириться...) |
| *** |
(Прозрачная тоска вошла в висок...) |
| *** |
(Это птица в печали...) |
| *** |
(Одолевают беспокойные сны...) |
| *** |
(Сквозь скрип времен, сквозь камни и могилы...) |
| *** |
(Яркие сны - все это бредни...) |
***
Выцветший город в холодном ветре,
серый мой айсберг с дорожной ветвью,
мысли теряет в моей тетради,
снегом заносит - упрямства ради,
он позабыл, как бояться смерти.
Страшного нет - мой соавтор рядом.
Может быть, смерть и толкает взглядом
в спину, чтоб шаг не замедлить, чтобы
вдруг не хватило: дыханья, злобы;
чтоб подойти и обнять за плечи, -
может быть, вместе - светлей и легче...
Кто я без смерти? Мазок в картине.
Смерть неустанная месит глину,
лепит, горшки обжигает, поле
саваном стелет... О чем я? Более
менее ясно: она мне - в помощь,
или в пример, или повод помнить
добрые сказки с концом счастливым
в смерти. Поскольку прилив с отливом -
все океан, только в разных фазах.
Небо - с овчинку, а та - в алмазах
смерти, что топчет одну дорогу
вместе со мной, поотстав немного;
смерти, что знает тепло, но холод
предпочитает. Дорогой в город,
что укреплен и засыпан прахом
памяти нашей, идем мы. Страха
нет. Ведь у смерти - моя наружность,
впрочем, возможно, наш путь - окружность,
значит с попутчицей глупо спорить,
даже приди ей шаги ускорить
мысль - чтобы мне позабыть усталость...
Что же осталось? Шагать осталось.
29 марта 1999
***
Мне не пора еще, не пора мне...
Только уж снег на земле сошел,
липнет земная к ноге кора, но
главное, дышится хорошо.
Может присниться: легко и быстро,
словно бегу я по саду вдаль,
словно звенят на бегу мониста,
словно цветет в том саду миндаль,
и не пора еще...в самом деле,
словно весь мир до того ручной,
словно бы все впереди, а цели -
нет. Только солнышко надо мной.
1 апреля 1999
***
Ветер не станет мириться со мной и прощать меня.
Он хлестанет по лицу, точно так же, как ты.
Тот, кто когда-либо смог это, знай же - я счастлива...
(Дальше не будем). Я вижу, как из пустоты
смотрит ребенок, каким никогда не была я,
девочка лет десяти и, пожалуй, она
вовсе не станет Еленой, женой Менелая,
Спарту покинет и Трою разрушит сама.
Тот, кто когда-либо смог прикоснуться рукою,
утяжеленной размахом, к моей неантичной щеке,
знает, что это не больно. И правда - не больно.
Смотрит ребенок обиженный. А на песке
строятся замки, гробницы и новые замки.
Знаю - прекрасным прощается все. А вот мне
ждать наказанья за каждое слово. Сквозь ранку,
мне нанесенную, проистекает вовне
боль, заливая огнем все лицо. (Его мрамор
не удостоит - ведь Троя пребудет в пыли.)
День мог ворваться вот-вот сквозь оконные рамы...
Боль - фотовспышкой... Прекрасным простится... Вдали
вижу ребенка, чьи волосы убраны диким
переплетением трав. Ей известно, за что
замки вминает в песок сапогом победитель.
Все преходяще. Он прав. Даже время прошло.
29 марта 1999
Жара в среду
Усталость от жизни дает разрешенье на подвиг.
Ты мечешься в поиске... Я не могу угадать
чего. Понимая оживший термометра столбик
как некую данность (весна). И как повод задать
свои нерешенные за зиму (может, и за год),
вопросы. А мне надоело стараться забыть
свои нерешенные. Все. От означенных тягот
нам впору повеситься. Подвиг. Я знаю, как жить.
Я знаю, как надо дышать, и как катится камень
сизифов; я знаю, наверно, что значит любить,
я знаю, как портятся нервы тоской и стихами.
Я знаю, как жить... Черта с два, если знаю, как жить!
Усталость от травли себя нерешимою целью
дает позволенье расслабиться. Только к утру
становится ясно, что кто-то уже перед дверью...
Когда я расслаблюсь...наверно, я сразу умру.
О чем эта повесть? О чем заоконные крики?
О чем это солнце (зачем эти плюс тридцать два)?
Зачем у беременных столь освещенные лики?
Зачем их так много? Неведомо. Только слова
как прежде ничем осознанью помочь не умеют.
(Дурная привычка - примешивать здесь философ-
скую чепуху.) А наш мир, между тем, зеленеет.
А мир, между тем, поднимает скрипучий засов
в иные миры. Мне пора отправляться, должно быть.
От точки неведомой, или известной не мне.
Пора отправляться куда-нибудь, как-нибудь, чтобы
идти по тропинке при полной хрустальной луне.
26 мая 1999
***
Трехпроцентный рассветный раствор марганцовки в окне.
Снова видеть себя в мутном зеркале, заспанной малость.
Если лень и апатия не воспрепятствуют мне,
я открою окно (чтоб в него марганцовка вливалась?),
чтоб с его подоконника сдуло газетный листок,
чтобы сесть под сквозняк, закурить и немного...помыслить.
Не скажу "чтобы выпасть", не ждите. Отсюда итог:
предрассветный раствор - эта штука способствует жизни.
"Мы рассвета не ждем. Ночь кончается. День ни к чему
не ведет". - Так я думала, на подоконник
забираясь с ногами, внизу еще чувствуя тьму,
раздавившую мой недостроенный карточный домик.
Мы рассвета не ждем. Если только не снится кошмар,
если тени в углах не внушают эффекта загробных,
мы рассвета не ждем, наблюдая полоски от фар
на своих потолках. Получая физический отдых.
Я замерзла сидеть. На стекле появляется блик
и раствор марганцовки с востока заметно бледнеет.
Мне, конечно, противно. Хоть луч через дебри проник,
мне противно само розоватое это явленье.
Я спускаюсь с окна. Закрываю тугой шпингалет,
перемазанный краской. "Рассвета не ждем?" - Получите.
Ничего не хочу. Только, может, чуть-чуть в туалет.
У соседей скандал. Теперь можно. Кричите, кричите...
21 мая 1999
***
Господи, в Валгалле все мы встретимся за одним столом:
те, кому все равно, о чем речь, если речь о прошлом,
любители воспоминаний, засохшие, как бабочки под стеклом -
все мы герои. (Осознавать приятно, а выставляться - пошло.)
Например, для меня было важным однажды вечером угадать
в ближайшем холме очертания кухонной табуретки.
(Раньше он казался мне пьедесталом, который небесная благодать
осеняла...порою... Но это бывало редко.)
Итак, волнуясь по пустякам, каждый убивает в себе врага.
(Того, что мешает казаться таким, каким хочется быть.)
И души (- "потемки"), как земли, где не ступала твоя нога,
выстраиваются в очередь, чтобы тебя впустить.
Спи же спокойно!.. (Ой, что-то я не того...), но ковыль
(или растения, соответствующие вашим широтам),
уже колосятся, превращая героев и негероев в пыль,
в быль превращая придуманные их подвиги и, чего там,
путь устилая в Валгаллу, где будет любой святой.
(Это - не сложно, но это другая тема),
где поднесут им чашу и в чаше этой настой
крови врагов на цветах незабудки; где мы
вместе окажемся. Все. За одним бесконечным столом.
Те, кого я ненавидела, сядут напротив, восстав из тлена,
будут смотреть в глаза. (Я прощу им бутылочное стекло
взгляда. И руку, протянутую тайком, не стряхну с колена.)
Я знаю, меня никто не сможет и в тех краях полюбить
(этот путь нелегок, или даже вряд ли возможен...),
но и там между нами протянется тонкая злая нить,
и свяжет тех, кто должен быть вместе и кто не должен.
8 июня 1999
***
Скорей бы добежать. И пережить усталость
от вздохов ветра и от треска сучьев;
ночною тьмой дышать. О, мне еще досталась
не худшая из всех и трепетная участь:
ступать босой ногой по росам и каменьям
и ничего не требовать взамен
растраченных, подаренных, потерянных мгновений;
не биться головой о серость стен,
но разбивать их, осыпаясь в пропасть,
и чувствовать полет, как в промелькнувших днях,
и холодок и приторную робость,
и мох аквамарином на камнях,
достигнув дна; не думая о дне,
в воде ручья лежать, раскинув руки...
Нет ничего тоскливого в луне.
Нет ничего приятнее - в разлуке
расплескивать звенящую печаль,
не покоряясь мысли "се ля ви",
и вновь стремиться в высь, и вновь начать
мечтать, молиться, плакать - о любви.
12 августа 1995
***
Задумчива отверженность сосны
среди колосьев медленного хлеба
и острие зеленого побега
в тени ее спасительной стены
задумчиво. В покое этих сфинксов,
не запирая дверь, открыв окно,
вдыхая небо, ночью насладиться,
потягивая теплое вино
из ландышей. Не огоньки лампад,
на небе звезд холодные глазницы
горошину земли узрев, глядят
во все пределы, в космос, в безграницы;
склонившись вниз, к зияющей траве,
уничтожая вечер, жар и зной,
свеченья капель в хвойной тишине
простреливают полог смоляной;
в беззвучии, не слушая хвои,
шуршания бессонных светляков,
внимать, не поднимая головы,
как в сосенный таинственный альков
спадают зерна из своих оправ
и бьются оземь,
как в водоем колеблющихся трав
приходит осень.
14 августа 1996
***
Оно приходит медленно, но верно, блуждающее это вдохновенье.
От веянья смолкающих октав, смолкающего шелка занавесок,
на краткое, но медленное время здесь будет рай дождем размытых фресок,
здесь будет рай без райского прозренья.
Здесь будет дом из мокрых стекол окон, цветы и холод мраморных ступеней,
и облака искристой серой пыли над стеллажами потемневших книг,
здесь будет воздух снов без бреда сновидений,
власть откровенных строк и клумба из гвоздик.
15 августа 1995
***
Ответов верных нет. Ни одного.
Лишь тот не обознается, кого
уговорили сдаться - всем на милость,
себе не изменив. Но изменилось
само оно внутри него. И кто
уплыл от берегов своих америк,
запутываясь в паутинках схем;
кто прятался в дешевое пальто
и ждал, когда волна ударит в берег,
отхлынет и сотрет его совсем,
сравняет с монолитом серых скал,
кто находился рядом, слишком рядом,
когда неслышно лист в траву упал
на расстояньи брошенного взгляда;
кто жил на этом свете и на том,
как ангел в клетке - вместо канарейки,
перечеркнув по воздуху перстом
захлопнутую тоненькую дверку;
кому хватало сна в своей юдоли,
кому хватало даже средней доли,
кому давно скулящей серой боли
довольно. И уже не нужно боле.
16 сентября 1995
***
Путь до двери "Туда" - неблизкий.
Сохрани от нее ключи
в пальцах тонких и золотистых,
словно солнечные лучи...
4 апреля 1996
***
В дельтах тех рек, чья вообще ширина
непостижима, неопровержима,
все, что плывет - продолжение сна.
Мысли, как тина.
В самых пространных пространствах долин
пресной воды бродят пресные рыбы;
влажно и пресно глядят из глубин.
Эх, не сойти бы
с палубы, с курса... Да просто с ума.
В серых развалах медлительных волн
белый бурун за кормой. Но корма -
здесь не закон.
В дебрях тех рек, что заносят песком
днища морей, умирают деревья,
в воду роняя экваторы крон,
гнезда и перья
птиц, по-закатному ярких, таких
просто тропически звонких; даже
вдруг оборвавшийся в реку стих
кажется важным...
8 апреля 1996
***
Добро и зло - бумеранг.
Я не хочу умирать.
Я так боюсь выбирать
из целой сотни путей.
Смотри: не все ли равно,
в какой из этих сетей
пропасть. А время давно
своих сжирает детей.
Я шаг за шагом иду
в его разверстую пасть.
Узнать бы, где мне упасть -
постлать соломки на льду.
30 ноября 1998
***
Значит, я здесь уже тысячу лет.
Я забываю дороги обратно.
Но до банальнейшего "безвозвратно"
дела пока еще, кажется, нет.
Я проживаю свой тысячный год,
в серое небо воззрившись ночами.
Даже на чье-то глухое молчанье
я отвечаю. а время - вперед.
Все те дома, где когда-то в окне
был мой огонь, в землю впились корнями.
Мы виноваты. Мы сами. Мы сами,
что уезжаем, уносим и не
не возвращаемся в наши мирки.
Даже в тот город вернуться непросто,
где за окном вспоминаются сосны.
Сосны остались. стал город другим.
Мы отбываем, хлебнув натощак
теплого кофе. Оставив записки
в щели за зеркалом. Знаем, что близко,
знаем - вернемся. Не думаем - как.
Мы отбываем. Почти что на юг.
Не захватив впопыхах фотографий.
В ванной оставив забрызганный кафель
Пастой зубной. И включенным утюг.
Вещи срываются с прежних орбит.
Мы покидаем орбиты без боли.
Мы иногда вспоминаем обои
комнат, где выросли, если их вид
напоминает рисунок на стенах
новых квартир, где не ходишь босой.
Молча любуемся пыльной красой
нашего детства. Прошло. Надоело.
Впрочем, из дома возможно письмо:
просто усталое - да, все в порядке,
даже погода. Листок из тетрадки.
Срыв не обрезан - уже все равно.
"Мы засадили морковные грядки..."
...Тысячу лет... - и не так уж давно...
23 апреля 1996
***
Вот так-то, друг, прошел и этот день.
Наш круг, до беспредельности порочный,
не изломал упрямый позвоночник
о жженый пень.
Сегодня будет весело летать.
Сегодня мы с берез напьемся сока
и, подождав назначенного срока,
устанем ждать
и опрокинем небо. В листопад
оно смеется где-то там, над нами,
рисуя путь, исчерченный холмами -
наш путь назад.
11 августа 1996
***
Угадаешь свою принадлежность к какому-то лучшему миру
и покинешь меня ради сполоха дальней зари,
и поманит дорога по дну, обнажаясь с отливом,
и пойдешь, запинаясь о водоросли и корабли...
Обещая вернуться. Не мне, а себе обещая вернуться,
заставляя поверить навек и в дальнейшем забыть навсегда
лунный свет в час отлива и, если удастся проснуться,
то дорогу куда-то...туда, где твои города.
22 сентября 1996
***
Когда ты утонешь в полночной сквозной синеве,
мой рыцарь - спаситель на мертвенно белом коне,
осколком луны на песке не сотрется печать;
я долго ждала и теперь я хочу это знать.
Когда перепуганный шорох осядет в груди,
горячим дыханьем рассвета пахнет: "уходи" -
и в землях твоих, где я тоже принцесса, увы,
натянется день, но не лопнет струна тетивы.
И близость покоя оближет твой воинский стан,
но где-то проснется тоска недопрожитых ран -
и ты вспомнишь песни извечных вселенских бродяг,
и двинешься дальше и выше поднимешь свой стяг.
На месте привалов, в кострах будет теплиться прах;
в израненных солнцем кроваво-мучных облаках
и в бое часов я сквозь время услышу твой шаг,
и станет шатер средь пустыни мерилищем благ.
Прими же меня в эти войны, прими в свой шатер,
средь сумерек в шелесте трав разгорится костер...
А следующим утром все будет серьезней, чем смерть -
увидеть цвет глаз твоих, шрам в твоем сердце стереть.
3 октября 1996
***
Переживи меня на этом свете.
Перетерпи.
Все заменяемо. Стареют дети.
В одной цепи
смерть с нами поровну. В висок и в вечность.
В один порыв.
За злато - голову. Долой беспечность...
мы слишком (злы).
11 декабря 1996
***
Дорога давно замышляет увидеть меня...
Вдоль рельсовой стали все ровно: предметы и тени.
Аксиономично. Ясней наступившего дня.
И столь неизбежно, сколь рельсов непересеченье.
Какая холодная, ровная, гладкая даль.
В ней два параллельных мирка из железа и блеска.
И здесь оступиться, разбив параллельность, не жаль.
Быть слишком прямым и железным - почти, что быть честным.
Вот странная вещь - почему-то все рельсы бегут.
А шпалы лежат. От избытка друг друга и лени.
Все, что бесконечно - в пространстве сплетается в жгут,
а шпалы конечны и, значит, сто крат параллельней.
По сути, корабль может плыть по всей глади воды,
любая телега на то же способна не в море,
и только вагоны не в силах оставить следы
ни влево ни вправо от заданных им траекторий.
20 декабря 1996 - 6 января 1997
***
Выполнена вся повестка дня:
плюнули, растерли...(отомстили).
Крест на территории меня
пальчиком небрежно начертили.
7 мая 1997
***
Занавеска выгнулась, как парус,
дом фрегатом двигается вплавь.
Мне у моря жизни не досталось,
не досталось чайкина крыла.
Отплываем - нынче эти дали
ничего не стоят нам двоим.
Нас качает...Мы сейчас в начале
глупостей и подвигов стоим.
Ах. Святыми дерзкими шагами
мерим вдаль стремящуюся даль.
...И струит дорога под ногами
мягкий снег, мятущийся февраль.
20 августа 1997
***
В моем неверии во сны
не виновата сила духа.
А утро дребезжит, как муха
на паутинке тишины.
20 августа 1997
***
Я вырастала. Дерево в окне
меняло очертанья еле-еле.
(Все по другому, чем на самом деле).
Я вырастала быстро и вполне.
Я вырастала просто и легко,
и стала реже бегать босиком.
Скандал: "Оставьте все меня в поко..."
...И с кем-то я встречалась завтра утром,
и небо зацветало перламутром,
и жизнь ложилась в руки лепестком.
20 августа 1997
***
Я все же нажимаю эту кнопку,
внутри вдруг раздается "динь-дилинь",
все происходит - даже неба синь
спускается на лестничную клетку.
В уютном полукафельном мирке
я проиграла многим свою душу.
И не отдам (я непременно струшу).
А трещинок узор на потолке
мне кажется единственно уместным
житейским планом, картой бытия.
Вот линия по краешку...(моя?)
Холодный пол и трещин редколесье
и что-нибудь еще. В окне луна,
ночь, улица, аптечная стена,
фонарный столб и ничего на свете,
что может измениться. Просто ветер
подул сильней. И я сошла с ума.
21 августа 1997
***
Когда-нибудь в гости приду...
широкий пустой подоконник;
и только в углу, как в бреду
фарфоровый слоник.
А чай закипает и в пять
примчится Алиса;
нас будут со стен наблюдать
любимые лица...
Когда-нибудь в гости приду
по первой пороше,
тебя у тебя украду...
помаюсь и брошу.
23 августа 1997
***
Никого не спасти стихами...(ТБ)
...Никого не излечат строки.
Мне, подхваченной круговертью
сказок, камешков при дороге, -
(смысл жизни плюс смысл смерти);
мне, такой до беды нелепой,
нет резона врываться в стаю,
даже если еще летаю...
...Сон в железобетонной клетке.
30 ноября 1997
***
Когда нечто проходит, остаются лишь рифмы и даты.
Помнишь, как это было, как было все в самом начале -
мы кружились, как листья, мы тоже о чем-то молчали...
Ах, капризный ребенок, ребенок с такими очами!..
Помнишь, как это было, в далеком-далеком когда-то...
Это год нас минул. Это листья повторно опали.
Что ты видишь из окон - все тот же очищенный мир.
Что тебе до любви, до романтики и до печали -
слишком тихо внутри. И уснуть - как уйти - не пора ли?
Не осталось стыда, не осталось ни страха, ни сил.
Но безумное кружево ветра скребет эти стекла -
как из старых причин вырастать не хотелось, и не
удавалось понять совмещаемость судеб осколков!
...А придется скулить, голосить и писать еще - сколько? -
не тебе и не мне.
17 октября 1998
***
Кто-то выключил лето - и это, боюсь, навсегда.
Этот мир окончательно трезв - его нечем спасти.
Только клином на юг все летят и летят поезда.
Лета больше не будет. Ну вот...Если можешь, прости.
4 октября 1997
***
Скоро я буду дома.
Город ты мой бедовый;
с дачи компот плодовый;
скоро зима.
Скоро зима. Я буду
снег разминать бурый,
злая, чужая дура.
Я. Я сама.
Да. Я сама. И птицей
сердце продолжит биться -
с небом уже не слиться.
Это пройдет.
Это пройдет, конечно.
В небе окоченевшем
что-то нас крепко держит.
Вечность. Полет.
31 октября 1997
***
Начинается август, и с этим нельзя не смириться.
Начинается август - последняя треть торжества.
И в небесной росе, как в слезах просыпаются птицы,
что уснули под крышей, обнявшись от счастья родства.
Вот и стал этот город родным для усталых скитальцев,
этот нежный мистически вычурный каменный ад.
И прохладная кожа безумно нежна между пальцев,
что прижались к стеклу поездов, уносящих назад.
26 июля - 28 октября 1998
***
Прозрачная тоска вошла в висок
упругим гибким ивовым прутом,
когда весна весь выплескала сок,
себя не оставляя на потом,
какое время взвесилось в окне!
Весна осталась маленьким предлогом.
Сверлили ветви дырочки в луне
и светляков роняли на дорогу.
В соседнем палисаднике жасмин
высасывали пчелы понемногу.
Откуда появился этот мир? -
Из-под полы простуженного бога...
28 октября 1998
***
Это птица в печали -
не бывать больше в стае -
лапки прочно застряли -
и кричит из силков...
К горизонту стекая,
постепенно стихали
удивленные дали
кучевых облаков.
28 октября 1998
***
Одолевают беспокойные сны,
но по ночам еще как будто молчу.
И жизнь колотится, и чьи-то сыны
проводят грубою рукой по плечу.
Но отпускаю обезлюбленным грех
и остужаю им ладони о лед,
не разделяя мир на этих и тех,
кто ждет без промаха, кто позже придет.
15 ноября 1998
***
Сквозь
скрип
времен
сквозь
камни
и
могилы
пробились
травы.
Сумеречно
пуст
остался
мир,
в котором
вас
любили.
Успокоенье.
Сон.
Земля
на вкус.
30 ноября 1998
***
Яркие сны - все это бредни, но
живая душа здесь лишь на треть.
Пестрая бабочка, лети медленно,
дай, бабочка, тебя рассмотреть.
Признаться по чести, и мне хочется
порхать над клумбой - и все дела;
узор тропический - и все творчество;
легки и призрачны под ним крыла.
К чему ангелы, к чему ведьмы нам -
цвет их тускл в наших краях.
Пестрая бабочка, лети медленней,
им недоступна дерзость твоя.
И мне недоступен, хоть стала взрослая,
хрупкий твой трепет в чужой руке.
Лети, бабочка, крыло пестрое,-
сердце в радости, душа налегке,
если есть она. Здесь хоть тресни, но
не схватишь главного на лету.
Танцуй, бабочка, свою песню;
к закату день, булавка - к листу.
Сожми крыльями щепоть времени,
меси лапками глубь цветка.
Стезя, зовущая нас по имени,
невыносима, но столь легка...
7-9 февраля 2000