Полнолуние - Дмитрий Ружников
|
Полнолуние - Главная Полнолуние - Дмитрий Ружников |
|
ФОТОГРАФИЯ
...Это было у моря. Временами на берег выбегал небольшой городок. Происходило это всякий
раз, как мы оборачивались в его сторону. Мы видели, как белые дома с черепичными крышами
собираются у самой воды. Подрагивая от тёплых потоков, они напоминали пиратские рубахи.
Какие распахнутые дома!
...Им нечего скрывать. Даже балконы выдвинуты, как ящики стола, к морю. По здешним улочкам
летало безлюдное эхо, на жёлтых ковриках маялись кошки, а к стенам были доверчиво прислонены
мотороллеры со шлемами на рулях. Автодорога бережно повторяла изгибы береговой линии, а за
ней переливался залив. На волнах покачивались скопившиеся здесь во множестве надувные и
деревянные лодки, яхты и катера. Всюду торчали голые мачты, поблескивали стёкла кают и
зеркальные поручни.
...Мне кажется, что зимой я способен вспомнить расположение каждой волны залива, форму
каждого камня, побывавшего в наших руках. Руки хранят трёхмерную информацию и дополняют
память глаз. Наверное, лучше один раз дотронуться, чем увидеть.
...Поверти пустоту на кончиках пальцев - и проявится образ, та знакомая форма. Ты опять
можешь держать предмет, который, вероятно, и сам помнит чьи-то касания.
...Когда ты прикладываешь руку ко лбу, я вспоминаю как ты смотрела на уходящий в море
полуостров. Смотрела на чаек и мачты. Иногда твой взгляд уносили проходящие мимо катера,
а я хотел оказаться то на том полуострове, то на катере, то на облаке...
...Нас нет уже, но стихия выносит на берег все брошенные в воду камни. И кто-то однажды
подберёт наш с тобой камушек, подберёт и явственно почувствует, что он ручной, что он уже
был свидетелем чьей-то судьбы.
...Прохожий под шум моря, положит камень в карман и даже не подумает, не догадается, не
поймёт, что имитирует движение Бога, кладущего в карман земной шар.
УЛИЦА
...неважно какая улица, совсем неважно - в том смысле, что название уже потом, важно то,
что... вернее как... какие детали, возникает ли желание остановиться, хотя это глубоко
внутреннее желание... но сейчас главное - просто задержаться, остановиться, главное
оглядеться... хватит малости, понимаешь - здесь не должно быть памятников, даже памятников
архитектуры, дворцов и им подобных развлечений, а если есть, то пускай будут - они не мешают,
это не главное... беда в том, что всё размывается, безнадёжно размывается - дело в спешке...
впечатления напоминают размытый фотоснимок, жизнь становится похожа на фото из поезда или
трамвая, я помню как когда-то кондуктор остановила трамвай, мы выбежали на дорогу, сделали
снимок и забежали обратно... кстати, где сейчас та фотография?... она не утеряна, нет... я
полагаю, она в ряду книг - там, на полке, между страниц, как закладка, она потерялась в
сюжете какой-то книги, не составит труда найти её, но так теряются приметы памяти, исчезают
материально, они могут исчезнуть материально, но останется память... не столь важно, наверное,
иметь вещь под рукой, ведь куда важнее иметь её там - в подкорке, или коре, за рёбрами - в
системе сердечного притяжения, тогда это надолго, тогда её не отнимешь... если, конечно,
тебе не всё равно, если всё равно, то она и там затеряется, покинет область воспоминаний...
вот, стоишь здесь, потому что иногда надо остановиться... неважно какая тебя окружает улица,
вот так стоишь здесь и вертишь головой, начинается своего рода представление, переходящее в
зарядку для шеи и глаз... пыль летит сквозь солнечный луч... закусочная... <Ремонт шин>...
одностороннее движение... довольно тесная улица... с тополей летит пух... если здесь
преисподняя, то это, несомненно, божья кара... несомненно и то, что это самое обычное место,
асфальтированная и застроенная домами земля... стало быть Ад в нас?... не думаю... думаю,
нет... вернее не в нас... хотя, конечно, иногда мне кажется, что как раз в нас... к чертям
всё!... просто сейчас адская жара, тем не менее, не надо спешить, не надо спешить, когда
бежишь, границы стираются, из памяти стираются воспоминания... воспоминания... что это?...
плод воображения?... частично - да, а в целом - нет... когда спешишь, даже нет времени
разобраться в самом беге, только и знаешь, что бежать и не важно куда, зачем и потом уже
не помнишь откуда... мелькает жизнь, мелькают люди, мелькают сезоны, проносятся мысли,
мелькают тысячелетия, секунды и капли дождя, а когда примелькаются - будет поздно... стоишь
прислонившись к улице, как на привале, и возникают навеянные чувства, проступает то, что
называется улицей, загипнотизированные окна, вензеля на фризах, и ступени, пот на лице,
старые ставни, рамы и двери, обветренные трубы, витрины, деревья, автомобили... вещи сначала
стекают на висок, потом стремительно скользят к подбородку и снятые пальцем испаряются...
постой немного и почувствуешь себя как в другом городе, чуть позже - как в родной комнате,
где нет ничего неизвестного... пройдёт час-другой, а то и меньше и тебя подхлестнёт что-то
похожее на дежа вю или бессмыслицу, похожее на слово потерявшее смысл от многократного
повторения... бессмысленно стоять, бежать тоже бессмысленно... бессмысленным становится
смысл от повторения смысла бессмысленным становится повторение... отсюда надо на другую
улицу, на другую планету, а за тем обратно, возвращаться обратно... зачем?... за смыслом...
ради чего?... ради смысла...
ПИСЬМА ИЗ ЛАЗАРЕТА
...Пишу тебе с перерезанным горлом. Две недели назад три прекрасные докторши вернули меня
к жизни. Швы наложены, и теперь я, чувствуя странную вину, хожу на перевязки. Если кто-то
позовёт меня в коридоре, мне приходится поворачиваться всем телом или ждать, когда меня
обойдут спереди.
...Сейчас, когда я со смертью на ты, рука держит ручку, которая почти высекает из бумаги
искры, в общем петляет более уверенно. Спасибо той ослиной операции проведённой нашим штабом,
она носила пророческое название <Рубящая секира>, символично, что именно во время её проведения
мне чуть и не отрубили голову. Тем не менее, насколько мне стало известно от солдат пришедших
навестить своих раненых друзей, операция прошла успешно. Враг всё-таки оставил город, когда
от города уже ничего не осталось.
...Падая в дверном проёме какого-то раздолбанного собора или мечети, а может это была
синагога, не помню, я пытался кричать шёпотом - от болевого шока, умоляющие сохранить мне
жизнь слова, но так и не задействовал ни одного ядрёного словечка из неприкословестного
запаса, потому что было стыдно, что ли...
...Знаешь, в кровопускании есть приятное спокойствие и облегчение, но ещё приятнее, это,
конечно, сквозь сеть ресниц наблюдать над собой не ангелов, а трёх склонившихся женщин и
ощущать стекающую к затылку душу, которую эти красивые женщины обязательно вернут на место
посредством ниток и обезболивающего.
И всё же, если переживать такое, то не иначе как пережил это я, а ещё лучше совсем избежать.
...Хочется сказать тебе на P.S.ледок: я слышал, осень в тех краях, куда ты собираешься, очень
дождливая, не забудь захватить зонтик.
Береги себя.
ГОЛОС АНГЕЛА
Действующие лица: Михаил, Михаил.
Михаил. Мне кажется, что меня кто-то зовёт.
Михаил. Не знаю, я ничего такого не слышу.
Михаил. Знаешь, иногда бывает странное совпадение звуков - словно тебя
позвали по имени. Из городского шума, из голосов, из чего угодно, складывается твоё имя,
и ты оборачиваешься...
Михаил. Значит, это и было всего лишь совпадение звуков.
Михаил. Нет, нет... меня кто-то зовёт, да и не может ведь быть постоянного
совпадения.
Михаил. Отвлекись, посмотри, как спокойно вокруг, как тихо. Птицы - и те
молчат. Даже листопада нет, и нам бы с тобой помолчать.
Михаил... Да, здесь тихо, но, понимаешь, тот голос звучит не вслух, он
доносится, будто бы есть и будто бы нет...
Михаил. Скоро пойдёт снег...
Михаил. Чей это голос? Он зовёт меня издали, но я не могу идти, потому что
не знаю, куда. Я сойду с ума.
Михаил... Ты видишь какие тучи? Будет снег...
Михаил... Я знаю.
Внезапно, в пространстве между тучами и беседующими появляется снег...
Снежинки начинают медленно вибрировать от голоса доносящегося то ли сверху, то ли снизу, то
ли отовсюду:
Успокойся, это я произносил твоё имя. Ты слышишь, Михаил?
Михаил.
Михаил.
Михаил...
Михаил...
Ты поймёшь всё потом, а пока рано, рано. Я звал тебя, а ты прислушивался и тревожился, затем
я снова тебя звал, но уже вступал твой друг. Будет время, и ты увидишь, как выглядит это со
стороны, как написана жизнь, Михаил...
Михаил...
Михаил...
ПЬЯНЫЙ НА УЛИЦЕ
Упади на колени перед особняком, у которого над окнами вылеплен кадуцей Меркурия или
довольная рожа Пана с торчащими по-заячьи зубами, ведь всё равно перед чем здесь падать
и всё равно тебе никогда не хватало средств для выражения своего чувства. Бумага не очень-то
помогает, открывание рта и выкрикивание хорошо звучащих, расставленных в нужном порядке слов
тоже полумера, так подогни хотя бы колени, расслабься и упади лицом в серую лужу, над тобой
понесётся весёлая толпа античных героев и пляшущий с бубнами и трубами народ, вдруг, на
полном ходу снесёт верхний угол дома, вниз рухнут рекламные буквы, перевернувшись на спину,
сплюнь - нахлебавшись грязи, глубоко вдохни, наслаждайся своими воплощёнными мыслями, радуйся
настоящему чувству, а кружащие в бешенной пляске полубоги, тем временем будут сшибать балконы,
разбивать витрины, сами того не замечая.
Когда ты медленно встанешь, эта толпа схватит тебя за руки и унесёт прочь, как буря уносит белую лодку и дарит её Океану...
МАРТ
Февраль ушёл, опустошив пространство, по которому вовсю гуляет то южный, то северный
ветер. Застывшая глина с подтёками льда и гладким снегом остались марту, так новому хозяину
остаётся покинутый дом, который он начинает планомерно и самозабвенно переделывать на свой
манер.
Хотелось бы выйти к реке и спокойно, без особого сожаления, начать выбрасывать в холодную воду книги, газеты, которые читал с декабря по март, мебель, телевизор, одежду, письма и, напоследок, подальше зашвырнуть свою собственную голову, отяжелевшую от блеклых впечатлений и бестолковую. Или просто выбросить голову, тут же позабыв о вышеперечисленном, что избавит от лишних забот с выбрасыванием.
Куча наскучившего хлама двинется по течению, раскалывая заторы и местами прибиваясь к берегу. И, может, это покажется кому-то стихотворением, а реке дадут название Стикс или Стих, всё равно, когда обнажаются дороги и крыши, даже когда в полночь на юге появится тринадцатый знак Зодиака, я уверен, мне надо будет прогуляться вдоль речки подбирая обломки когда-то выброшенного, казавшегося барахлом.
Март, март, одинокое созерцание упадка во время расцвета. Готовые к созиданию и оплодотворению люди выходят из транса, вспоминают, какой была весна и вспомнив, словно делают открытие. И это действительно так, как будто заново читаешь старую книгу или перебираешь фотографии... Весной чья-то машина обязательно окатит тебя грязью, ты подхватишь насморк, влюбишься или же будешь надеяться на любовь, оглушаемый вечным щебетом птиц.
Куда зайдёшь ты в этот раз? Грусть ожидает или радость? Трудно сказать...
Происходящее в природе несомненно отражается на человеке, даже больше - то же самое происходит и в человеке.
Оттаивать всегда больно, но куда больнее, в душевном плане, замерзать...
В РАБОЧЕМ ПРЕДМЕСТЬЕ
Над питомником не выветривается туман; застыл как чувство в старом стихотворении. Он
цепляется за линии проводов, он орёт по-вороньи...
Коровы медленно, как реку, переходят дорогу. Теперь ты чувствуешь смешанный запах травы и мочи. Туман пропитан дымом торфяников, от этого он становится тяжёлым и кажется что в нём отпечатается силуэт, если быстро шагнуть вперёд. В таком тумане нетрудно потеряться или даже задохнуться. Тем не менее, он притягивает, хочется испытать себя - способен ли ты дойти до центра. И думая об этом, в который раз оглядываешься на дороге и понимаешь, что и так уже стоишь где-то в центре.
НЕИЗЪЯСНИМОЕ
В пустеющем парке напротив скамьи стоит, слегка покачиваясь, человек. Сумерки осторожно
занимают места на ветвях шепотом шелестящих берёз и ясеней, потом садятся на остывающую
траву, потом ложатся совсем и так смотрят на первые звёзды.
Мимо сумерек пробегает бездомная собака, пригнув голову она обнюхивает брючину стоящего у скамьи и, краем глаза видя, что тот оборачивается, резко отскакивает в сторону и бежит дальше. Издали доносятся гудки автомобильной сигнализации, как крик о помощи, крик материальных ценностей, ведущих себя всё более вызывающе.
А если я закричу - говорит стоящий у скамьи - кто поможет мне хотя бы замолчать? В часы, когда сердце разывается на части и возглас: Помогите! - рождённый где-то внутри вырывается наружу подобно гейзеру, кто собирёт осколки моего разлетевшегося от сердца, кто отыщет именно их среди чьих-то таких же, одиноко лежащих по всей земле?
ИНТЕРНАТ-ГИМНАЗИЯ
Волосы дыбом от взметнувшихся вверх ветвей. Один лишь шиповник не опадает. Простая железная
ограда с решётчатыми воротами, ржавчина, лохмотья свернувшейся в трубочку краски, учебный
корпус разукрашенный именами выпускников. За оградой, растущий из фиолетового снега
неопадающий шиповник, как нетрудное воспоминание лета. Вдоль него по дороге тянутся
косолапые детские следы и мандариновые кожурки.
Перемещая вид влево - вправо, удивлённо и одобрительно покачивается моя голова. То, что съедает железные прутья, оставляет нетронутым шиповник, провожающий весёлым взглядом маленьких гимназистов. Они бегут к воротам, перепрыгнув через кусты, они видят, что растение вдоль дороги всё ещё с листиками, но их это абсолютно не волнует, они не думают, что это всё-таки странно для зимы, им не до этого.
СПУСТИТЬСЯ НИЖЕ ЭКВАТОРА
Спуститься ниже экватора - мечта, закрытая границами, обстоятельствами и чем-то там ещё.
Места на планете, которые ещё не заполняла твоя душа, будут тянуть бесконечно, пока не
собирёшь чемодан...
Я собираю свой чемодан уже более пяти лет: открою, положу в него несколько важных вещей, выйду на улицу, вернусь обратно, открою чемодан, вытряхну содержимое и заполню его совсем другим, потому что мне постоянно кажется, что чего-то не хватает, ведь я собираюсь туда, где люди ходят вниз головами. Меня пугает моя неподготовленность.
Иногда звоню своему приятелю и говорю: "Кажется я устал от хождений по кругу, у меня медленно, но заметно развивается духовная близорукость. Чтобы совсем не потерять дар речи и широту мысли, дружище, видимо это крайность, я еду, куда глаза глядят.
Вот я смотрю ночью на небо и представляю себе, что созвездие Лебедя это большущий Южный крест и от этого у меня опять чемоданное настроение. Вот я представляю свой длительный, наполненный впечатлениями вояж, трогательные картины заморского быта, заставляющие душу человека вспыхивать подобно фотовспышке, а мозг фотографировать и запоминать.
Я так проникаюсь идеей конструирования путешествия, что забываю, где нахожусь и начинаю испытывать нешуточную ностальгию по родине.
Хватит! - кричу я, плюю на обстоятельства и границы, да так, что чемодан уже не выходит из моей головы до самого отъезда.
НЕПОСТОЯНСТВО АПРЕЛЯ
Республика зимы, беспокойный вымысел природы; бумеранг вороны проносящийся над головой; семь ударов в содрогаемую метелью дверь. Гость на крыльце с глазами арабского дервиша протягивает тебе свою холодную руку и спрашивает разрешения войти.Однажды он упадёт и больше не поднимется,
тогда его душа присоединится к покинувшему его рассудку".
(Э. Фромантен)
Ты впускаешь его охваченный тревогой и сомнением, впускаешь его под дикое движение ветра из безлюдной пустыни внешнего мира, из непогоды, впускаешь его под своды дома и боишься за себя. Гость говорит, что замёрз и пока он укутывается в шерстяной плащ, ты уходишь на кухню и приносишь ему пиалу горячего чая. Он медленно пьёт и обводит потолок взглядом, словно ожидал увидеть на нём какие-то фрески или мозаику.
Он говорит, что отстал от каравана, и боль разрывает его сердце, он говорит, что солнце, чьё тепло вдохновляло его в пути, остыло и песок превратился в холодный снег. Он говорит, что устал, но не попросит ночлега и скоро уйдёт.
Ты уже не сомневаешься и не боишься апрельского гостя, потому что вы с ним похожи и ты, не находя слов, сбивчиво говоришь ему, что тоже отстал от каравана и это, на самом деле, не твой дом. Ты начинаешь ходить по комнате как ненормальный - из стороны в сторону, и руки твои в такт речи выхватывают из пространства очертания мыслей.
Я тоже ищу солнце, - продолжаешь ты, - ведь вместе с ним остыло моё сердце, уныние овладело им; скучно странник, меня ничто не удивляет в этом мире...
Гость кивает повторяя как заклинание: да-да, да, да... Он сжимает пиалу пальцами и, глядя в её янтарное, дно продолжает твою речь: "Да, да, караваны ступают сейчас по тёплой земле наших надежд и погонщики оглядываются мечтая увидеть отставших. Ведь в караванах есть родные нам люди, люди, которых мы любили больше всего на свете, и не их вина, что мы отстали, усомнившись в любви. Никто из них не может остановить движение каравана и броситься искать отставших, им не найти их никогда, они не знают дорогу к территории равнодушия. Только нам дана возможность разыскать ушедших вперёд, заглянуть в их красивые глаза и попросить прощения. У нас нет жилища и покоя, нет радости и убеждений, нет достоинства, нет веры и нет сердца, пока любовь не вернётся к нам."
Ты выходишь из ненужного сковавшего тебя однажды приюта и с гостем стоишь на пороге метели. Закрывая лица и сгорбившись, вы расходитесь искать свои караваны.
Ты идёшь, а пурга сбивает тебя с ног, кровь твоя превращается в новокаин, парализующий тело, тебе надо двигаться, но усталость останавливает тебя и, глядя на белые стремительные потоки, ты засыпаешь, заносимый снегом.
Ангел стоит рядом с маятником твоего сердца и улыбается... Вот миг покорности и всё та же неутолённая боль упущенного счастья, миг краха. Ты последний раз пытаешься подчинить себе тело, медленно поднимая веки, и вдруг видишь над собой сверкающий океан Галактики, блеск звёзд становится ещё ярче от слёз, тёплый ветер колышет волосы, ты понимаешь, что всё-таки жив и спокойно засыпаешь уже без страха и с надеждой.
Утром восходит огромное солнце и лучи его освещают идущий вдалеке караван. Ты подходишь к нему, улыбаясь, а родные встречают и обнимают тебя и ни в чём, абсолютно ни в чём, не винят. Среди них стоит твой апрельский гость и смеётся как ребёнок, на его лице нет печали...
СЧАСТЛИВЫЙ ДЕНЬ
Празднично! А иначе и быть не должно, хотя, если осмотреться, для кого как. Кому-то именно
сейчас тяжело и безвыходно, может быть только мне сейчас празднично. Возможно мне повезло,
может быть Бог порадовал. По правде говоря, многого из того, что я сейчас имею, я не достоин,
самым простым образом - не заслужил, и каждый такой грех, если его крутить-вертеть и переживать
заново, способен свести с ума. Но был же, был же Новый год, когда и я по разным причинам
тревожился и мучился, от тяжести и одиночества забывая обо всём, не видя торжества и не
понимая радости. Таких Новых годов было достаточно, даже посреди лета. Бесполезно планировать
жизнь, горести предначертаны, и моё хорошее настроение в эти дни, перед праздником, отчасти
совпадение, усиленное искренними воспоминаниями детства, оттого так спокойно и легко внутри.
Всего-то через две недели будут вспыхивать морозные искры в разноцветном воздухе, взлетят сигнальные ракеты, всё вокруг начнёт пищать и взрываться. Вот оно ожидание! Каждый раз так! почти так! или похоже! Ожидание!
Получается, что праздник - именно в ожидании. Счастливые дни как ступени тянутся к заветной двери, за которой проветренная комната и добрый свет. Ты садишься на стул и вспоминаешь все свои мысли, которые сопровождали тебя вверх по лестнице, каждую ступеньку воображаешь. Затем ты ощущаешь холодящую затылок струйку ветерка и замечаешь другую, белую, как стена дверь, это белый ход, ты тянешь к нему руку, и дверь распахивается подобно ангельскому крылу, ведь главное - увидеть, а дальше всё происходит само собой. Вот новая лестница или эскалатор - в зависимости от того, насколько ты счастлив.
Накануне Нового года я снова ребёнок, мир принимает первозданные формы, то есть он расширяется, а с ним расширяются улицы, вырастают дома, становясь большими и загадочными, магазины источают запах мыла и духов. Окружающая красота и моя наивность венчаются под сибирским самым большим в мире куполом неба!
Витрины; гирлянды; стою и смотрю, то на них, то в них; стою и улыбаюсь, вспоминая ёлочку из детства, она переливалась блёстками, на веточках лежал ватный снег, а на верхушке, до которой не дотянуться, сверкала зеркальная звезда, с которой ручьями стекал серпантин. Я и сейчас к ней тянусь, но всё так же не достаю и возвращаюсь с улицы в квартиру... я возвращался с улицы в квартиру, пронизанную флюидами хвои, а на кухне, вернее кухня... представляла собой настоящую мандариновую республику, где мне отводилась роль разорителя народного хозяйства.
И вот сейчас я стою и, почти не моргая, вглядываюсь в гирлянды и вижу то их, то своё отражение в витрине, и такой я потрёпаный и жалкий - бедный родственник, одним словом. Стыдно господа...
За спиной мелькают прохожие, отражаясь в витрине магазина, все они напоминают мне призраков. С каждым часом огней в городе становится всё больше, наступает время приятных контрастов, время между солнцем и фонарями. Тебе становится уютно в этом вечере, ты вминаешься в него, как в удобное мягкое кресло, медленно разбавляя налитые светом улицы, идёт снег, снег, сделанный безветрием, тот самый, о котором мы все мечтаем и рассказываем друг другу, как любим его.
Теперь, когда ты видишь эти кружащиеся хлопья, теперь, когда снег пошёл, можно не думать о нём, а просто отвлечённо созерцать, находясь на одной с ним параллели. Жизнь иногда переминается, а снег идёт всегда и за ним не видно ни домов, ни людей, никого.
Задираешь голову и представляешь себе, что это не снежинки падают на тебя, а ты летишь навстречу... и даже не снежинки вовсе, а звёзды мелькают мимо лица, а ты как космический корабль без первой буквы С, летишь в безвоздушном пространстве навстречу Магелланову облаку.
Увлёкшись медленным полётом, на самом деле отрываешься от земли, и плечи у тебя белые, и шапка вся в снегу, и прохожие не лучше - идут отряхиваются, а снежок спокойно занимает прежние места. Когда летишь, открывается вид на белесую пустыню, которая полощется как парус, как занавес, за которым готовится главное торжество. Заинтригованный, ты спускаешься заглянуть туда, за занавес и опять возвращаются твои детские желания и повадки. Хочется, чтобы случившееся вокруг не заканчивалось, поддерживая и подтверждая чувство, ведь скоро станет совсем темно, улицы опустеют и, стало быть, доля праздничности исчезнет, а нам надо, чтобы всюду была жизнь, смеялись и сновали люди, шумели авто и хлопали двери с колокольчиками на притолоках. Скоро ведь Новый год в конце-то концов!
У набережной ребятня сотрясает ель и на них слетает стремительная лавина снега, они, смеясь, уносятся через дорогу, вглубь двора. Уже приглушенные, возгласы уносит проехавшая для этого машина цвета индиго...
А снег продолжает оседать на случайно попадающихся горизонталях и наклонных, на кустах, на ступеньках, ведущих к речке, на плечах, воротниках и на прочих изваяниях зимы. Не могу я надышаться наступившим спокойствием, словно в первый раз именно такое спокойствие, или очень, очень давно такого не было.
Ангара ещё не подмёрзла у берегов, в ней оранжевыми дорожками отражаются точечные огоньки на той стороне и, всё вместе, это похоже на латинские iiiiiii. Закат расставил точки над Iркутском. Безымянно уходящие с улиц люди становятся ближе и во всём, что нас окружает, ты видишь волшебство с недосказанностью, не в качестве тревоги, но в качестве приятного сюрприза.
С неба летят и летят многоточия... скоро 2000-й год, и эти три нуля - тоже как многоточие к Новому веку...
ПИСЬМО, ОБРОНЕННОЕ В ЛУЖУ
"Мысль возникает как отклик на уловленный сознанием призыв реальности".Слово вылетает изо рта, нормально звучащее слово, обращённое к себе, или к кому-то, или ещё куда-то, описывает крюк перед лицом и возвращается обратно, угасая там - откуда вылетело. Гладь и тишина вокруг минувшего время от времени рождает такие вот фокусы.
Прогуливаясь, иногда слышишь, как под башмаками хрустят ракушки, а водоросли, свисающие с проводов, касаются головы. И как же оно, прошлое, проникает в человека? Струящимся светом отсоединяется от оставшихся позади понедельников, пятниц и выходных, да хотя бы от вчерашнего дня, заставляет оглядываться, потому что воспоминания неминуемы, являясь хвостом кометы, они и создают комету, подчёркивая её движение в пространстве.
Облучённые далёким светом люди разбредаются по скверам, дворам, своим и чужим квартирам, их уже не интересует настоящее - то, что ещё можно изменить или успеть исправить, их зовёт замирающее за спиной пространство - соблазн, способный убить, как убил он Орфея.
Мост глядит на своё отражение в лиловой реке, удаляющееся цоканье копыт заставляет представить истёртую кожанную уздечку, увешанную бубенцами. Из-за большого количества шпилей небо кажется выше, оно словно боится спуститься ниже и остаётся на почтительном расстоянии, втянув живот.
Пусть на дворе будет осень или весна со своим головокружением, едва ли ты сможешь не почувствовать жжение в переносице, вспомнив о чём-то былом. Видимо память даже радостные дни наделяет откровенной печалью. Переживай, терпи, анализируй воспоминания, а главное - опасайся раздающейся эхом музыки, той, что летит издали и словно плачет, и словно ей нравится быть с тобой. Она призвана сопровождать твою и без того напряжённую душу.
А бубенцы всё звенят, звенят, звенят, не умолкают - это удивительно, когда знаешь, что им давно уже пора замолчать. Может они звенят оттого, что услышал их, думая о чём-то другом, а звон повторялся и повторялся, на самом деле его уже нет, но он словно оставленный на потом продолжает звенеть, как голос матери, которая всё говорит тебе, всё говорит, а тебя что-то отвлекает и вот она уже перестала, но её речь всё звучит, прокручивается в голове и ты спрашиваешь её: Что, мам? А она отвечает: Я ничего не говорила.
Фонарь проливает на мостовую что-то вроде лунной дорожки, из его шестигранной башки кинжалами торчат шестнадцать лучей - если прищуриться. Обшарпанная стена перемежёванная лжеколоннами подчиняясь перспективе сужается у водосточной трубы вдалеке. Из её жерла падает последняя капля. Только что прошёл дождь, пахнет озоном и громыхает где-то в пригороде. Перед тобой картина, по сути гениальнее любой выдумки и рукотворного произведения. Будущее воспоминание сейчас окружает тебя. Настоящее время, мечтающее оставить о себе память, затягивается до тех пор, пока не будет уверенно, что ты запомнишь этот день как есть.
Запоминай, запоминай, останавливаясь то там, то там, около башни, около скамьи, моста, афишной тумбы, шумящего разветвлённого дерева, около собственных чувств, идущих навстречу и осязающих округу подобно ультразвуку. Около слов понятных только тебе и сказанных только очень близким людям. Что ты видишь? Запоминай, что ты чувствуешь, глядя на людей и прогуливаясь по их улицам, чтобы память не смогла обмануть тебя, однажды подменив грустью радость твоей памяти, заставляя переживать как маленькую трагедию то, что было тебе почти безразлично.
О, как это не ново! Но всякий раз думаешь о связи прошлого с настоящим, думаешь и видишь мост с двусторонним движением, но предпочитаешь проплывать на речном трамвайчике под ним, наблюдая и мосты и берега, и путаясь где левый, а где правый.
ТРУБАЧ
Сквозь синюю прозрачную штору виден дом, на его ступенчатой крыше разбит небольшой садик,
в котором дерево напоминающее ёлку, простоявшую в квартире далеко за Новый год. Между мной
и тем домом растёт кипарис со срезанной верхушкой, как гимн обрезанию.
Этот дом - не единственный такой в городе, их сотни, стоящих один за другим, наискосок и в шахматном порядке, отчего улицы похожи на ущелья с деревьями на утёсах. Над всем этим синее, неподвижное небо с солнцем посередине.
В центральном парке сейчас книжная ярмарка. Вдоль пальмовой анфилады расположились лоточки с книгами и люди, заходящие сюда, рассматривают их. На входе меня обыщет полицейский, и я пойду, глядя на людей и на литературу, переходя от одного лотка к другому, листая книги и журналы, как это делают на Востоке - слева направо.
Можно посмотреть, как под длинным зелёным навесом играют в шахматы и домино старики из числа репатриантов, это совсем рядом, в том же парке.
Пусть город живёт своей неповторимой жизнью, вспыхивая сейчас и угасая потом. Ты видишь его таким, каким хочешь видеть - с фонтанами, пустырями и лабиринтами кварталов, с маленькими парками, кондитерскими и книжными магазинами, с аптеками и больничными кассами, с кофейнями и лотерейными киосками, с грустными и счастливыми горожанами, ты видишь его таким.
Ты можешь встретить на улице старого трубача, он играет, как бог, он играет музыку, от которой нам становится то грустно, то радостно. Он смотрит на свои прыгающие по трубе пальцы и думает, как быть, где взять деньги на жизнь, ведь цены на продукты так страшно растут. И труба его плачет сквозь смех, и хриплый её голос как будто снится наступающему вечеру.
Всё будет хорошо, всё будет хорошо - говорит ему музыка, и люди, проходящие мимо, кидают в футляр шекели и желают старику благополучия. Он скоро будет счастлив, как был когда-то, а я никогда уже не забуду мелодию его дыхания.
Пора домой по переулку, увенчанному яркой звездой, сопровождающей меня всю жизнь, и вот, снова проходя под ней, я шепчу, замедляя шаг: Ты знаешь обо мне всё, а я ничего о тебе...
РЕКА ЛЕНА. ИЮЛЬ. СЕЛО ЖИГАЛОВО
Золотой монетой входит в копилку холма солнце. Холодает. С придорожных деревьев срывается
стая ворон и медленно летит через реку за солнцем. Их тоже затягивает копилка уходящего дня.
Из под ног уже не разбегаются кузнечики, слышится лишь далёкий лай и шёпот воды у лодки. На небе появляются блестящие россыпи - значит и я уже вниз головой падаю на скопления солнц, лечу во чреве холма.
МОЕМУ КОТУ МАРКУ
7 ноября. Качается штора. Теперь она не так пугает, как в первые дни, когда у меня дома
появился кот. Он имел страсть во всех углах создавать шорохи. Штора уже не колышится, но
словно оживает. Ощущение, что за ней живое существо одушевляет её.
Марк - забавное создание, при комнатном свете зрачок у него эллиптический - как орбита кометы. Его беспечность не похожа на человеческую, она продуманная, почти стилизованная и подкрепляется ловкостью. Благодаря ей он может претендовать на десятую жизнь.
У него такая же забавная душа, как и внешний вид, когда он спит, она принимает форму шаровой молнии. Марк естественнен, как одуванчик, Марк любит кусать себя за хвост, изображая бесконечность.
В щели между шторами чёрная полоса ночного неба, и никакой свет не покрывает цветные фотографии туманностей на стене, никаких вертикальных теней на занавесках. Не сомневаюсь, что сейчас новолуние, но начинаю сомневаться в присутствии за шторой Марка. Насколько я помню, он любит философствовать только при полной Луне.
Я поднялся, отодвинул штору, на подоконнике никого не оказалось. Ничего удивительного, увиденное вполне соответствует сущности котов.
КРИК В БЕСКОНЕЧНОСТЬ
Раскачай лампу - перемещаются только тени. Так и я раскачиваю своё воображение, чтобы
понять хоть немного из той крошечной жизни, что я видел, но движутся лишь её тени,
тени чего-то значимого и настоящего.
Сознание моё беспомощно и беззащитно, его терзают видимые и невидимые составляющие мира. Страшно предположить, что органы чувств работают вхолостую. Любовь, ненависть, боль, сны, предметы, явления природы и всё, всё, всё, видимое, чуть различимое и невидимое, будто замерло, требуя рассмотрения и понимания, но первые и последние мои предположения, спустя некоторое время, становятся бредовыми или просто далёкими от истины криками в бесконечности - голос летит, но эха не будет.
И пока звук летит, я порождаю бесконечное множество парадоксов, большая часть которых тут же растворяется, потому что эхо не возвращается.
Даже если бы все вещи внезапно заговорили, перебивая друг дружку, то даже тогда я ничего не смог бы понять. Продолжая задавать им вопрос за вопросом, видел бы только тень правды. Чего же ради пытаться вникнуть в суть вещей, если те же самые вопросы мы всякий раз задаём себе не получая на них сколько нибудь утвердительного ответа.
Желание понять обречено на провал - если тебя интересует не форма и даже не содержание, а внутренняя, чистая правда предмета, жизнь предмета, период его несуществования, время зарождения идеи о нём...
Но может ли это в результате сковать наши мысли и действия? Думаю, нет. Ведь мы продолжаем любить, хотя не в силах понять любовь, радуемся, скорбим, болеем, умираем в конце концов...
Поддавшись сомнениям, нетрудно утратить желание жить. Мне кажется, что в этом смысле, смелость можно назвать верой, которая подобна вызову самому себе и своей неуверенности.
Мы кричим в бесконечности и нам достаточно того, что где-то нас слышат. Эхо вернётся.
ВОЛОГДА - ШУЙСКОЕ - ВОЛОГДА
"И поверь:
Освещённая оттуда падающим светом,
Необычной встанет перед тобой твоя жизнь,
Лучистая, многояркая, как чахлый сад
пригородного ресторана,
Внезапно окалдованный розовым бенгальским огнём."Михаил Горлин
Тот день, который будет, день, который ждёшь, который сравниваешь с тем, что было, обязательно наступит, хотя, ты вряд ли узнаешь его в лицо.
Однажды утром заря завяжет тебе глаза лентой апельсинового цвета, а шум берёз и запах мокрой просёлочной дороги будут тебе ориентиром. Блуждая, ты зайдёшь далеко, туда, где увидят тебя впервые, где каждый встречный будет незнакомцем, где, увидев в колодце своё отражение, выпрямишься, не узнав себя... не узнав себя.
Последний этаж спального района скрылся за верхушками елей, Вологда за спиной, впереди только поля, не признающие горизонт, и автозаправки, безразличные к полям. Мы переехали несколько железнодорожных путей, за стеклом поплыли высокие стога, отдалённые дома, трактор, косо стоящий на холме, как подбитый танк, берёзовые рощи, всё это чрезвычайно радовало глаз и успокаивало. Затем был сон, подпрыгивания на кочках, пробуждение, снова сон и, в конце концов, остановка на берегу реки Сухоны.
Здравствуй, река, можно мне сесть на краешек моторной лодки и мысленно смотреть в твои блестящие глаза? Белые облака над нами - зримое присутствие ангелов. Когда станет темно и ты закроешь глаза, уходя всё дальше и дальше, вообрази счастливую жизнь на своих берегах, представь горящие в синей тьме окна, выходящего из кустов крапивы кота, плеск твоей памяти, встревоженной веслом рыбака, и нас, мчащихся на машине обратно в Вологду, где мы предстанем перед храмом Софии, чтобы с лёгкостью представить себе летящий на него снег, детей бегущих с санками к его стенам, чтобы весело скатиться вниз, чтобы увидеть во всём благую весть и надежду и почувствовать опеку родной земли.
МЫСЛИ У ГРАНИ СНА И ЯВИ
Как это часто бывает, мысли приходят к засыпающему в виде пространных голосов.
Откуда они доносятся, кто их несёт и почему звучат сами по себе, остаётся
тайной, разгаданной только каждым отдельным засыпающим. Я постарался кое-что
вспомнить из потока бессмыслицы порожденной моим сознанием осенью сего года.
Итак, голоса: обезболивающего, всё-таки выпью обезболивающего и разношу эти чёртовы туфли: буду ходить по комнате туда-сюда, выплясывать чечетку: как она танцевала!: будто влюбилась или вынашивала план обольщения: будто туфли разнашивала:
Пробуждение
(боль в районе рассудка, ясность шеи, покалывание кисти левой руки,
растерянность, завихрение мыслей): Весь день напевал одну и ту же песню:
ой, то не вечер, то не вечер, мне малым-мало спалось: Провал в сон: ой,
да во сне привиде: при виде опасности пытаешься бежать, но её притяжение
намного сильнее - <Словно во сне человек изловить человека не может, сей
убежать, а другой уловить напрягается тщетно> Умерщвление Гиппократа: нет
- Гектора: сплошная кровь: кровь и бойня: если искать цвет Илиады, то он
будет красный:
Вспыхивают лица в профиль и фас. Знакомые люди, но с чужими характерами.
Их голоса:
Она: Не люблю цвет. Цветное кино раздражает, сплошное лицемерие и наигранность,
даже больше скажу: нет не скажу больше: Завидую слепым.
Он: А как же те, что от рождения незрячие, от Бога? Им тоже завидуешь?
Она: Ты к чему это клонишь?
Он: Ты права, зрение не делает более свободным, а лишь расширяет диапазон
восприятия. Душа человека так близко - глазами её не увидишь.
Она: Ты о чём?
Он: Ладно тебе: Просто замечтался. Прости.
Пробуждение: (за стеной плачет ребёнок)
Наверное есть мысль, а есть восприятие. Первое - когда представляешь
что-нибудь и возникают соответствующие идеи или обычное представление безо
всяких идей, но должен быть разряд между тобой и предметом наблюдения.
Второе - это восприятие того же предмета, но отвлеченное, с сопровождающимся
безветрием в голове - когда мозг работает подобно телевизору только изображая
картинку и никаких мыслей при этом не возникает. Так можно слушать звук:
просто слушать. Если хотите, звук, представляет собой внешнюю мысль -
мыслезаменитель:
Подумать только! Действительно, только подумать, как тут же появится чувство - на нём расцветут сомнения, уверенность, ненависть и чистая любовь, а всю эту флору будет орошать любопытство вкупе с самокопанием (археология души): и образы и разные абрисы образа - они не фундаментальны, невообразимы, безадресны, ментальны, каверзны: и что-то там ещё:
Падение в сон: (голоса)
Мозг работает подобно: А ежели удалить лобную часть или сделать лоботомию?
Спасется ли твоя душа? Полноценна ли тогда она? Как быть, как всматриваться
в жизнь, во встречные дни - когда ни себя, ни Бога уже не помнишь? Что ждёт
там, если уже при жизни лишен самосознания?
А может, согласно Кирлианам, отсутствующая часть уже там, на том свете и
осталось перенестись всему остальному, т.е. умереть: и всё воссоединится:
Она: Решено: удалим тебе барабанные перепонки - авось услышишь голоса
предков:
Он: Представь себе такую картину: в укромном местечке совещаются ангелы
или черти, или ангелы с чертями, но вдруг появляются два уха и слушают.
Несказанная наглость, но, с другой стороны, можно услышать такое! Хотя и
по ушам схлопотать тоже можно:
Пробуждение: (за стеной продолжает плакать ребёнок)
Бедняжка. Говорят есть дети, плачущие только днём и есть дети плачущие только
ночью:
Падение в сон:
Ближе к Северному полюсу первые плачут всё чаще, а вторые всё реже. После
полярного дня (когда наступает одноименная ночь) они меняются ролями и так
из года в год:
Она: Мне тепла не хватает милый, не дышится на морозе, мне тебя не хватает,
милый:
Он: не бойся, мы не расстанемся, всюду будем вместе, не беспокойся. Дай мне
руку, проходит печаль, горе растворяется. Во сне нас никто не тронет, даже
этот балбес, мы - его отсутствующая часть:
Пробуждение:
Растерянность. Ясность неба до самого утра. Кухня. Чай. Желание что-то
изменить.