Дмитрий Ружников "Приметы Миров"

Посвящение на Случай	(Стережешь под десницей очей своих...)
Монолог без Вести Влюбленного	(Я бы не шел к тебе, если бы не душой дышал...)
Гражданские Сумерки	(Ветер. Тихое запустение. Небо сносит на риф коралл...)
Повесть о Сходящихся Дорогах	(Вот в этом месте сходятся дороги...)
***	(Мрак горделивый захлебнулся илом...)
Музыка для Двоих	(Чуть прохладные луга подернулись радужною росой...)
Народная	(Провожал друзей, провожал...)
В Альбом Весны	(Спи, хорошая, - сердце сбилось...)
Прогулки по Парапету	(Приметы... Приметы Миров)
Нагорная	(В горниле купола нагорная купалась...)
***	(Воспой же веселую зиму, ребенок...)
***	(Чем прокормить вишневый вечер...)
Переходя Окраину	(Деловито, подобно пинг-понгу...)
Бессонница	(Сбежать от балдахина, не встревожив...)

Потому весь белый свет - снег,
Потому ты был несмел с Ней,
Что не смог ступить на этот свет
Из того, откуда пел Ей.

А шел обо всех снег...
И на ногах рассудок не держал.
С тем, кто ересь вопит вслед,
Пили деготь на брудершафт.

Вы от века скорее разные:
Он поставил меж вами ладонь.
И хоть сам пил открыто красное,
Причащал вас простой водой.

И была вам судьей беда...
А когда улетал в световых летах,
Притяженье родной и там.
Вот где взаимность водится
И поступь непререкаемая.
Судьба - не мздоимец и даже не козырь.
Она, так сказать, подневольница -
Она на себя навлекаемая.

Бестолковый флюгер, и тот под тумаками
Треплется с высотными ветрами,
Вздрагивает на весах...
И ты бросал. И гордость умыкали сколько раз...
Я думаю, что сам бы ты отверг церковный сан
К тому, что совесть тебе указ.

На шаг оракул оказался слеп -
У самых глаз дороги перестали.
Приходится ступать на этот снег.
Воистину - остынет всяк, кто встанет.

Потому весь белый свет - снег,
Потому ты был несмел с Ней,
Что не смог ступить на этот свет
Из того, откуда пел Ей.

Вы знаете, как долги дни без врачующих нежных дланей
И в залежах толкотни, есть счастье быть жертвой в любовном закланье,
Я сошел с ума, с ума на душу вышел - все слова начинаются с "ма",
Но я все прозевал, и я это не слышал, у меня все слова с "Вас".

Сердце стерпит любой трепет, может быть, только не мое.
Разный лепет его не трепет, единение его берет -
Теперь лишь инородным телом во всякого рода стенах.
Просторно в себе, добела бело, и меня повела поднебесная дева,

Повела она к праведным делам, будто родила,
Будто сын ее, будто я один, и она одна, и не пополам - на двоих земля -
Это странный по мне кульбит. Я почти разучился грубить -
Зубы точил о научный гранит, считал что умею любить.

Друзья и враги, примите поклон за то, что учили смеяться,
За то, что легко по росе босиком, что не так было больно меняться,
Если тебя ничто не ворожит, это не может не насторожить, в запорошенной снегом лачуге
Пожилой капитан дней остаток прожил, завороженный парусным чудом.

Накрепко любить и любимым быть - оно познается в деле,
Не руби сплеча, различай свой быт, храм свой знай, знай свой терем -
Такие вещи сказали в прошлом, а смеяться, если смешно, пошло -
Добро и зло всегда будут темой слов, всегда будет от них пыль,
Значит, всегда будет тема ослов, тема других слепых.

Понимаешь, одно лишь увидеть надлом, счастьем убавить горе - другое.
Сейчас говорят, если плохо, "Облом!", а раньше говорили "Больно!"
Крутится-вертится шар голубой - на чьем вертеле, и кто вертит?
Думается мне, что нынче любой, всяк, кому не лень, верит.

Нынче так: кругом бардак, сколько любовь весит? -
Ну эдак так, Вам завернуть или как? - в общем килограммов десять -
Больше, чем золотая брошь, больше, чем в кармане брешь,
В гроше лишь всегда грош, а любовь же она - иль в душе, иль промеж...

Усомниться можно во всем, время, листая твои страницы,
Ждет твоего "Всё!" - Оно может лишить прочности,
Снять одежды, как с дерев осенью, оставить без рук в точности,
Как Венеру Милосскую, выставит лютым дьяволом, отдаст на возню вранью
И все же съест за тебя все яблоки и в покое оставит в раю...

Ведь то, что, ручаюсь, чисто, что изначально ясно, нам кажется черной кляксой,
Любови надо учиться - прямо с колес коляски,
С начала, с колен и в рост стоять и не гнуть спины,
Потом на колени просто, просто перед любимой...

Любови надо учиться. С видом будто почувствовал,
А ведь и любовь учится чему-то более у тебя грустному,
Любови надо учиться... Любови надо учиться...

Ведь рушится не то, что старое, хорошее - гуляет в жилах -
Мы вправе усомниться, стало быть, в том, что по сути лживо.
Любовью других восхищайся, вспомни о том, как бродил
Раньше и бродишь сейчас ты со стрелою в районе груди.

Я бы не шел к тебе, если бы не душой дышал,
Я б не нашел тебя, если бы поспешал,
Не любил бы, не любил бы...

С набедредренных лесов Театра Драмы
Нисходят реставраторы, не помня
Себя, - лишь производственные травмы
В который раз протяжно им напомнят,
Что сладок сон под сводом одеяла,
Что в изголовье женщина стояла
И целовала, наклонившись, а затем
О ней вздыхали половицы в темноте.

Средина мая, солнце на закатах
Скользит ребром по северу. Окно
Похоже на капризный стол заказов,
Где иногда кладутся под сукно
Вечерней непогоды звезды, но
Даль и тогда ясна до слепоты -
Пусть эта даль войдет в твое окно,
Как входит в рай собака-поводырь.

Езжай из самого рожденья иль плетись,
Не помня племени родного за враждебным,
Как олимпиец, зашвырнувший диск,
Жди крика из народных дебрей.

Все посохи тоскуют по дорогам,
А этот старец, посох в чьей руке,
Он говорит на мертвом языке,
Что ничего нет мертвого под Богом.

Когда б домашние тебя не провожали...
А смотрят малость выше головы
На путь, на тяготы сумы,
На всё, что уходящих окружает,

И оттого так молятся и ждут,
И мать стоит иконушкой в киоте
За маленьким окошком, но идут
Столетья, и сей век уж на исходе.

Дом долга. Материнский дом.
За три-девять восходов пребывая,
Ты им в бессонницы жестокие ведом.
Роняя голову на грудь в пустом трамвае
И прижигая свой висок оконным льдом,
По времени нисходит пониманье...
Дом долга. Материнский дом...
Пойдешь один, закуришь и легчает.

Но голос тихий в суетной груди
Твердит, что надо бы почаще
Бывать в краю, где сходятся пути.

Чтоб понежиться в сладкой истоме,
Обо всем промолчав хитро,
Мы с тобой улизнули из дома
В обиталище хвойных ветров.
Случилось вот так вот
Единственный раз в год -
Хриплый костер и танго
Волноплесканья вод.
Не молчи, удивись, приобними мир,
Наши сны удались, лишь удалились мы.

Как хорошо, что такая ты -
Некогда слепец, теперь каюсь я,
Что в порыве сил дурью маялся,
Что себе теперь невыносим.
Не хотел утруждать себя слабостью,
Смехотворен был бледный Амур террас,
Но Господь в порхающей радости
Сотворил тебя и меня для нас.

Славно ежатся иглами сосны нам,
Мы в таежный край с тобою сосланы,
Я скажу тебе всё, что не сказано,
Что, лелеючи, носил за пазухой.
Это небо и ветер сродни нам,
Хотя, знаешь, не люблю я сравнивать,
Видно, небо давно нас с тобой сроднило,
Мы дождик, туман и камни мы.

Что ж, накинь свитерок - день чуть теплиться,
Скоро чья-то рука закружит зверей
И покажет нам лунный тип лица
И моря ее синих очей.
Ночью флейты лесных фей
Убаюкают земной дух,
И молчавший семь дней Орфей
Увлечет своей игрой двух.

Припев:
Не беда, не беда, звезды смотрят в водоем,
Не беда, не беда, помнить будем - не помрем.

Одного - по чисту полю,
А другого - по реке,
Ну а третьего - на волю,
Ой да с крестиком в руке.

Припев.

Лебедем чинно движется время,
А вчера диким стадом несло.
Господи, не оставь, сжалься над теми,
Кого это время уже вознесло.

Припев.

Провожал друзей, провожал,
Да вдруг понял, что не удержал.
Ветром сизым, легким бризом
Ох, унесло да по трем дорожкам.

Припев.

И скажу еще, чтоб поверила:
Только любящим грусти временны,
За спиной весна, пусть изменчива
К нам была она, плакать нечего.
Спи, надышено в окна ангелом,
Свет колышится над оврагами.

Глядя в белизну потолка, я сам
Будто бы уснул, но не видел сна.
Думал в тишине - мы оправданы,
Наши души - не дым от ладана,
Зрящий в куполе царство Божие.
Мы запутались. Спи, хорошая.
Всё, что прожито, как и прежде,
Перемножится на надежду.
Всё, что прожито, как и прежде,
Перемножится на надежду.

Только луч сползет на твою щеку,
Ты одобришь всё на своем веку.
Всё что прожито, как и прежде,
Перемножится на надежду.

С парапета миров нет.
Будучи под ногами
Они налегают на небо
И тянутся к языческим богам.
Слева - вода,
С правого борта - брод
Или наоборот -
Смотря куда...

С парапета миров нет.
Есть один, но и он смят.
Только, сошед в себя,
Делишь на сферы ответ.
С парапета миров нет...

Из себя лишь миры делишь,
А на них и лица нет -
Без пола, морфемы и формы,
Отпетые к созерцанию
Разомкнут уста на берег и волны...

2
Не надо бросать взгляд,
Он тотчас угаснет брошенный,
Его место займет непрошенный -
Тот, что холоден и предвзят.
Это намного опасней...
Будешь сидеть у берега
Как Марат с застывшей "Эврикой!" на губах.

А если искать родного?
С кем только и света в окне.
Ищи родного. Так нет...
В обход сиреновых сонат.
Если б каждый искал так:
В разводах плавного неона не она...
И стоишь у безвыходных врат.
Дай Сизифу поднять на-гора -
Значит, камнем скатись обратно...

Так тень от тополя слетает к парапету.
В любой его точке цепочка событий не рвется,
Но ее точит желанье сробеть
И на жестах забыться,
На бег перейти,
На образы,
Рисовать пальцем в воздухе
Волосы Вероники с оглядкой на Плеяды.
Полно-те!
Говорю потому, что не досказал...
За полчаса до полночи бушует гроза.
Дует в ухо телефонной трубке на углу и по проводам.
Неведомо куда несется гул...

Три чайки искусно парят.
Не надо бросать взгляд -
Ты тут же будешь контужен
Только он расшибется о сушу.
Не надо бросать взгляд...

3
Кочевая облачность чуть приподнята,
Мысли в ее пределах,
Точнее - в ее воде
И более -
В глубиннейшей высоте,
На глубоководных высях.

Баржа проходит в берцах
(Ржавчина красным перцем),
За ней пароходик
И сердце - заметь - наводит
На длительные походы.

Живой интерес у чаек...
По ним узнают погоду...
Протяжный гудок парохода
Скучает в знакомых фьордах,
Дети швыряют плоские камни,
Камень скользит в направленьи-от-рая
И убегает в пучину,
Позже мужчины их собирают...

В бойницу парапета ветер теснится
Вода - та вовсе растит траву под водоросли,
Касательно весел вода лоснится
В кармане тает чернослив нормальности,
В него вкрапляются ключи и принципы.

Я в детстве сотни раз входил все в ту же Мекку.
Сейчас в сомненьях бьюсь: с какой ноги?
По глупости или с разбегу?
Но я плыву, надеясь не схватить бронхит.
Тем более теперь оплошности не редки
И Мекки так же внятно глубоки...

Стою где-то между миров - как прежде.
Езжу между миров, между миров люблю,
Терплю между миров.
Миры лишены задержек, но не тишины.
И вопрос: На чьей стороне?
Бред!
С парапета миров нет...

Здесь оставались ночевать -
Внутри и на морозе возле,
И незаметно кто-то души врачевал,
Волнуя дуновеньем горький воздух.

Пора, пора... Витай же
Нас от Морфея пробуждает Отче,
Кто не изверился - поверил: Дух летающ,
На буриданова осла уже не вскочит.

Искрился крест, развернутый во мглу,
Из почивален выходили задалече,
Как Лазарей разверз их крест-валун,
Но многими остался незамечен.

2
Монастырю вернули медный голос,
От пустоты простыла колокольня.
Отныне вслед за звоном взмоет голубь,
И коршун, брошенный в погоню, не догонит.

Отныне и вовеки вечные
Изреченное через плач
Да будет здесь. Бог весть,
Не явится палач,
Не опрокинет крест.

Не торопись, старушка, воду выливать,
Не мертвого несут - живой ступает.
Колокола пока еще в опале,
Когда из звонницы по сердцу вынимали,
Грудной покой дырявили киркой.
Святая боль у прихожан на память,
Долгий непокой...

Отныне и вовеки вечные
Изреченное через плач
Да будет здесь. Бог весть,
Не явится палач,
Не опрокинет крест.

Гуляй в мороз, воспламеняя снег
Горящей фотосферой мандарина,
Не думай ни о чем среди утех,
Открытых декабрем среди старинных

Особняков и режущих проспектов,
Среди возвышенных над ними тополей,
Среди людей, закованных в доспехи
Аптек, автобусов и батарей.

Гарцуй с горы, покуда не засветит
Фонарный столб, напоминающий собой
Обугленную спичку. Станет ветер,
Взовьются крыши, включится гобой.

Мир обступает нас, когда мы вырастаем -
Не те просторы и не те глаза.
Любил кататься - люби, оставим
Об этом разговоры, наши тормоза

Скрипят на всех откосах и углах,
Мы глубь зеркал, передвижные сфинксы.
Дружок, я был тобою, об заклад бьюсь,
Ты меня усынови... Остановился.

Вечерний месяц - рыхлит облака,
В борозды сыпятся рассеянные звезды,
Растет иль убывает - ты пока
Не знаешь, что здесь разницы серьезной

Нет. Звезды прорастут и станут солнцем,
Взойдет сезон, зачатый в декабре,
Воспой ледовый городок, воспой красоты
Его развалин на апрельском дне.

Воспой же веселую зиму, ребенок,
Снега оправдай, и к тяжелому морю
Сходи и взгляни на пробелы лебедок,
Не изменивших нам и звездам над тобою.

Семь тысяч древ туманятся в подлеске
Культуры ветхой редкостной оскоминой,
Из полумрака высеченной фреской,
Гробницей терракотовых воинов
Еле дышу.
Исход событий не намечен.
Обречен.
Хотя бы штрих блуждающий и больше ничего!
Но тишина...
Лишь шепот бродит где-то по вершинам
И шикает крупинками пшена.

О, Артемида, кровопийца в лике феи,
Мне не нужны звериные трофеи,
Рога, клинки и шкуры не важны.
Кто сам был жертвой, что сперва опешит,
Потом бежит и вот уже прижат,
На мир глядит сочувственно и нежно,
Как женщина, готовая рожать.
Но суматошен вечер, прядает и мечет,
Тамтамит свод сумняшеся ничтоже,
И ждут волхвы дня сокровенной встречи,
Джавца грядет мурашками по коже.

Вот книга, вынимаясь, внемлет мне,
И я, Сент-Ябрь покидая, мчусь в Сент-Луис -
В порт табака, скотины и манер,
Шлю вам велюр воздушных поцелуев.
Равно как птица мнит блаженнейшей себя,
Мне уповать, увы, дано на эфемерность,
Бежать душещипательных замеров
И прятаться от сумрака в сенях.

Обвинять лиходеев: мол, врали,
Что не будет в России ни Ли, ни Вранглер,
Ни, тем более, портной всех евреев -
Джинсовый король Штраус Леви.
И склониться к витрине сразу,
Отличив манекен в шиповках,
Чтобы после, скользнув краем глаза,
Не принять его за живого.
Но опять же, свернув за угол,
Оказавшись в звенящей гуще,
Увидать в ней с десяток кукол,
С тем различием, что из живущих.

Чем к окраине ближе,
Рай не ближе - рай за краем.
Окраина - только грань,
Наивысшая грань перед раем.
Не сумев заарканить тропы,
Влететь в стремена корней
И свалиться в кусты
На пригорок двугорбый
К верблюду с лихих коней.

И лежать, взирая ленно,
В отходную пустынь неба,
Неожиданно для себя
Встретить сотню сортов семян,
Взять за крылышко ижицу ясеня -
Два крыла бесподобно равных.
Мироздание укрыто рясами
Нынче притчей страдальца Урана.
И средь множества разных вер
Обретаешь свою: в твердь,
И святой на одну треть,
Отряхнувшись, идешь вверх.

Лишь паланкином обернется ложе.
Четыре темные фигуры понесут
Его по лестнице,
Им встретится внизу
Быть может Мара
Или просто лошадь,
Впряженная в скрипучую телегу,
Совой на ней сидящий кучер,
И лампа яркая в сухой руке померкнет.

Несущие, почти не существуя,
(Так видно повествует ритуал)
Свернут на форум. Устланный листвой
Фонтан, лишенный отражения, попал
На положение колодца и назвался
Приверженцем идей артезианства.

Тот форум с ратуши восьмиуголен. Шорох
Люминесцентных силуэтов вдоль тяжелых
Стен постепенно умолкает центром.
Священнодействие как росчерк за трехточье
Уходит за скульптуры, изучая
В сцепленьях рощи партитуру "К ночи" -
По ноте от скрипичного ручья.

Шум нарастал, от причитаний задрожало
Тело, потом пошли по узким мостовым.
Блуждая, они грубо нарушали
Пределы моего терпенья. Как столы
Дома сдвигались и преотражали
Прямые улицы в цикличный лабиринт.
Ночь принимала вид довольно патетичный.

Где заклинающий змей у Гидры,
Ежели он у теней в руках,
То это уже Альхаг.
Почвой от их приближенья идут круги...

Ликом белее камеи,
Строен и малоречив,
По крышам мини-Пангеи
Меня выводил трубочист...