| Полнолуние - Главная |
|
Дмитрий Ружников родился 7 августа 1977 года. Поэт, автор песен.
В 2001 году вышел альбом Дмитрия Ружникова "Приметы миров". Также имеются концертные
записи Дмитрия Ружникова.
Планируется издание сборника стихов и песен.
Приметы Миров
 |
(Приметы... Приметы Миров) |
| Снег
|
(Стережешь под Десницей Очей Своих...) |
| Нагорная-1
|
(В Горниле Купола Нагорная Купалась...) |
| Нагорная-2 | (Монастырю Вернули Медный Голос...) |
| ***
|
(Мрак Горделиво Захлебнулся Илом...) |
| ***
|
(Деловито, Подобно Пинг-Понгу...) |
| *** | (Чем Прокормить Вишневый Вечер - Нечем...) |
| Бессонница
|
(Сбежать от Балдахина, не Встревожив...) |
| Неудавшаяся Беседа | (Тронулся Вокзал. Я Заранее Выбрал Вагон в Километрах Ста...) |
| Монолог без Вести Влюбленного | (Я бы не Шел к Тебе, если бы не Душой Дышал...) |
| Деревянное Зодчество | (Помню Все. Еще малышом, Когда Память Была Совсем Чиста...) |
| С Рождеством | (Собственно... С Рождеством тебя собственным...) |
| Предновогодний Звонок | (Между Плечом и Ухом Завис Апостроф Трубки...) |
| Противостояние | (Обыскался Причин в Непонятном Оскале...) |
| От Зари до Ночи | (Не Хватает Рывка, как Глотка...) |
| Осень | (Осень уж Здесь...) |
| Во Всякой Скорби | (Эти Беседы - Соприкосновенья...) |
С парапета миров нет.
Будучи под ногами
Они налегают на небо
И тянутся к языческим богам.
Слева - вода,
С правого борта - брод
Или наоборот -
Смотря куда...
С парапета миров нет.
Есть один, но и он смят.
Только, сошед в себя,
Делишь на сферы ответ.
С парапета миров нет...
Из себя лишь миры делишь,
А на них и лица нет -
Без пола, морфемы и формы,
Отпетые к созерцанию
Разомкнут уста на берег и волны...
2
Не надо бросать взгляд,
Он тотчас угаснет брошенный,
Его место займет непрошенный -
Тот, что холоден и предвзят.
Это намного опасней...
Будешь сидеть у берега
Как Марат с застывшей "Эврикой!" на губах.
А если искать родного?
С кем только и света в окне.
Ищи родного. Так нет...
В обход сиреновых сонат.
Если б каждый искал так:
В разводах плавного неона не она...
И стоишь у безвыходных врат.
Дай Сизифу поднять на-гора -
Значит, камнем скатись обратно...
Так тень от тополя слетает к парапету.
В любой его точке цепочка событий не рвется,
Но ее точит желанье сробеть
И на жестах забыться,
На бег перейти,
На образы,
Рисовать пальцем в воздухе
Волосы Вероники с оглядкой на Плеяды.
Полно-те!
Говорю потому, что не досказал...
За полчаса до полночи бушует гроза.
Дует в ухо телефонной трубке на углу и по проводам.
Неведомо куда несется гул...
Три чайки искусно парят.
Не надо бросать взгляд -
Ты тут же будешь контужен
Только он расшибется о сушу.
Не надо бросать взгляд...
3
Кочевая облачность чуть приподнята,
Мысли в ее пределах,
Точнее - в ее воде
И более -
В глубиннейшей высоте,
На глубоководных высях.
Баржа проходит в берцах
(Ржавчина красным перцем),
За ней пароходик
И сердце - заметь - наводит
На длительные походы.
Живой интерес у чаек...
По ним узнают погоду...
Протяжный гудок парохода
Скучает в знакомых фьордах,
Дети швыряют плоские камни,
Камень скользит в направленьи-от-рая
И убегает в пучину,
Позже мужчины их собирают...
В бойницу парапета ветер теснится
Вода - та вовсе растит траву под водоросли,
Касательно весел вода лоснится
В кармане тает чернослив нормальности,
В него вкрапляются ключи и принципы.
Я в детстве сотни раз входил все в ту же Мекку.
Сейчас в сомненьях бьюсь: с какой ноги?
По глупости или с разбегу?
Но я плыву, надеясь не схватить бронхит.
Тем более теперь оплошности не редки
И Мекки так же внятно глубоки...
Стою где-то между миров - как прежде.
Езжу между миров, между миров люблю,
Терплю между миров.
Миры лишены задержек, но не тишины.
И вопрос: На чьей стороне?
Бред!
С парапета миров нет...
Потому весь белый свет - снег,
Потому ты был несмел с Ней,
Что не смог ступить на этот свет
Из того, откуда пел Ей.
А шел обо всех снег...
И на ногах рассудок не держал.
С тем, кто ересь вопит вслед,
Пили деготь на брудершафт.
Вы от века скорее разные:
Он поставил меж вами ладонь.
И хоть сам пил открыто красное,
Причащал вас простой водой.
И была вам судьей беда...
А когда улетал в световых летах,
Притяженье родной и там.
Вот где взаимность водится
И поступь непререкаемая.
Судьба - не мздоимец и даже не козырь.
Она, так сказать, подневольница -
Она на себя навлекаемая.
Бестолковый флюгер, и тот под тумаками
Треплется с высотными ветрами,
Вздрагивает на весах...
И ты бросал. И гордость умыкали сколько раз...
Я думаю, что сам бы ты отверг церковный сан
К тому, что совесть тебе указ.
На шаг оракул оказался слеп -
У самых глаз дороги перестали.
Приходится ступать на этот снег.
Воистину - остынет всяк, кто встанет.
Потому весь белый свет - снег,
Потому ты был несмел с Ней,
Что не смог ступить на этот свет
Из того, откуда пел Ей.
Здесь оставались ночевать -
Внутри и на морозе возле,
И незаметно кто-то души врачевал,
Волнуя дуновеньем горький воздух.
Пора, пора... Витай же
Нас от Морфея пробуждает Отче,
Кто не изверился - поверил: Дух летающ,
На буриданова осла уже не вскочит.
Искрился крест, развернутый во мглу,
Из почивален выходили задалече,
Как Лазарей разверз их крест-валун,
Но многими остался незамечен.
Отныне и вовеки вечные
Изреченное через плач
Да будет здесь. Бог весть,
Не явится палач,
Не опрокинет крест.
Не торопись, старушка, воду выливать,
Не мертвого несут - живой ступает.
Колокола пока еще в опале,
Когда из звонницы по сердцу вынимали,
Грудной покой дырявили киркой.
Святая боль у прихожан на память,
Долгий непокой...
Отныне и вовеки вечные
Изреченное через плач
Да будет здесь. Бог весть,
Не явится палач,
Не опрокинет крест.
Обвинять лиходеев: мол, врали,
Что не будет в России ни Ли, ни Вранглер,
Ни, тем более, портной всех евреев -
Джинсовый король Штраус Леви.
И склониться к витрине сразу,
Отличив манекен в шиповках,
Чтобы после, скользнув краем глаза,
Не принять его за живого.
Но опять же, свернув за угол,
Оказавшись в звенящей гуще,
Увидать в ней с десяток кукол,
С тем различием, что из живущих.
Чем к окраине ближе,
Рай не ближе - рай за краем.
Окраина - только грань,
Наивысшая грань перед раем.
Не сумев заарканить тропы,
Слететь в стремена корней
И свалиться в кусты
На пригорок двугорбый
К верблюду с лихих коней.
И лежать, взирая ленно,
В отходную пустынь неба,
Неожиданно для себя
Встретить сотню сортов семян,
Взять за крылышко ижицу ясеня -
Два крыла бесподобно равных.
Мироздание укрыто рясами
Нынче притчей страдальца урана.
И средь множества разных вер
Обретаешь одну: в твердь,
И святой на одну треть,
Отряхнувшись, идешь вверх.
Семь тысяч древ туманятся в подлеске
Культуры ветхой редкостной оскоминой,
Из полумрака высеченной фреской,
Гробницей терракотовых воинов
Еле дышу. Исход событий не намечен, обречен.
Хотя бы штрих блуждающий и больше ничего! Но тишина...
Лишь шепот бродит где-то по вершинам
И шикает крупинками пшена.
О, Артемида, кровопийца в лике феи,
Мне не нужны звериные трофеи,
Рога, клинки и шкуры не важны.
Кто сам был жертвой, что сперва опешит,
Потом бежит и вот уже прижат,
На мир глядит сочувственно и нежно,
Как женщина, готовая рожать.
Но суматошен вечер, прядает и мечет,
Тамтамит свод сумняшеся ничтоже,
И ждут волхвы дня сокровенной встречи,
Джавца грядет мурашками по коже.
Вот книга, вынимаясь, внемлет мне,
И я, Сент-Ябрь покидая, мчусь в Сент-Луис -
В порт табака, скотины и манер,
Шлю вам велюр воздушных поцелуев.
Равно как птица мнит блаженнейшей себя,
Мне уповать, увы, дано на эфемерность,
Бежать душещипательных замеров
И прятаться от сумрака в сенях.
Лишь паланкином обернется ложе.
Четыре темные фигуры понесут
Его по лестнице,
Им встретится внизу
Быть может Мара
Или просто лошадь,
Впряженная в скрипучую телегу,
Совой на ней сидящий кучер,
И лампа яркая в сухой руке померкнет.
Несущие, почти не существуя,
(Так видно повествует ритуал)
Свернут на форум. Устланный листвой
Фонтан, лишенный отражения, попал
На положение колодца и назвался
Приверженцем идей артезианства.
Тот форум с ратуши восьмиуголен. Шорох
Люминесцентных силуэтов вдоль тяжелых
Стен постепенно умолкает центром.
Священнодействие как росчерк за трехточье
Уходит за скульптуры, изучая
В сцепленьях рощи партитуру "К ночи" -
По ноте от скрипичного ручья.
Шум нарастал, от причитаний задрожало
Тело, потом пошли по узким мостовым.
Блуждая, они грубо нарушали
Пределы моего терпенья. Как столы
Дома сдвигались и преотражали
Прямые улицы в цикличный лабиринт.
Ночь принимала вид довольно патетичный.
Где заклинающий змей у гидры,
Ежели он у теней в руках,
То это уже Альхаг.
Почвой от их приближенья идут круги...
Ликом белее камеи,
Строен и малоречив,
По крышам мини-Пангеи
Меня выводил трубочист...
Все ж составы стоят скованы.
Иллюзия полетв меж склонами -
По сути ландшафт плывет,
Мы относительно друг друга ни на йоту.
Пассажиры с проколами на билетах
Рискованнее себя ведут.
Если уснуть на мгновение,
Шумы превратятся в эхо, в отзвук
За вехами точки, солнце, другие помехи,
И пение на старославянском
В итоге встряски гитары через сиденье.
Это видение иного рода:
Узы музыки, продых тревожной породы,
Акробатика на языке.
Ближе садиться поздно. Просто
В любом поезде жизненные вопросы
Решаются в пять минут.
Но время давно минуло,
И ребятам нет от меня пользы.
Заботить соседа бессмысленно,
Пока я не собран с мыслями.
Можно, конечно, спросить:
"Знаешь, у нашей галактики коротки рукава,
Но велика кровать у Андромеды.
Она взывает к Млечному Пути: "Приди, приди!"
От сотворения светила, посуди,
Ведь сколько массы в ней и скрытого горения.
Взгляни на свой истертый чемодан -
Ему и дела нет, чего нам там неймется,
Он вышел из руки, в нее вернется,
А нам придется лечь намного ниже, смотри же.
В поле кони омнибус наш тянут поневоле,
Его каркас кряхтит истошно, но не боле.
Восторженные барышни в вагоне
Припомнят хором песню про врага,
Но не про то, как безграничен Мир
И нами, безразличными наполнен.
В любой момент скажу тебе: "Пока".
Утешусь мыслей, что отсутствуют потери,
Что мне с тобою не крестить детей
И не играть за дверью в дурака.
В любой момент скажу тебе: "Пока".
Эти нюансы, как ни жаль, немаловажны,
Но не должны стоять эпиграфом беседы,
И не служить авансом от соседа,
И даже не кружить над головою,
Стараясь тщетно вынудить к покою,
И не мудрить, когда все рвется изнутри.
Не так уж часто хочется общаться,
Причастным быть к движеньям человека,
Молчанье служит худшим диалектом,
Родит брожение и преумножает ряды несчастных.
Не так уж часто хочется общаться.
Когда желание остаться одному
Взирает из студеного ведра
То на звезду, то на Луну.
Скворчащую на дне, на самом лбу
Почти в тебе торчащую.
Вывих прямой, тоннель вырастает полностью -
Разинувший пасть тюлень, поросший травою
Скольжения полости над головою.
Поезд летит бригом. Сосед оставляет в зубах у книги палец
Зевает, что воспевает Божий свет.
Тьмы же вот-вот и нет!
Здесь сосед рассекает шум:
"Где выходите?" - "Где хожу?"
"Я о станции - не останитесь же Вы здесь.
Разрешите представиться, прокурор.
Но даже я не вручу Вам санкцию на вольный самоарест."
Каша заварена, но уже неохота.
Похоже, его пехота не сыщет меня даже раненым.
Вы знаете, как долги дни без врачующих нежных дланей,
И в залежах толкотни есть счастье быть жертвой в любовном закланье,
Я сошел с ума, с ума на душу вышел - все слова начинаются с "ма",
Но я все прозевал, и я это не слышал, у меня все слова с "Вас".
Сердце стерпит любой трепет, может быть, только не мое.
Разный трепет его не трепет, единение его берет -
Теперь лишь инородным телом во всякого рода стенах.
Просторна в себе, добела бела и меня повела поднебесная дева,
Повела она к праведным делам будто родила,
Будто сын ее, будто я один, и она одна, и не пополам - на двоих земля -
Это странный по мне кульбит. Я почти разучился грубить -
Зубы точил о научный гранит, считал что умею любить.
Друзья и враги, примите поклон за то, что учились смеяться,
За то, что легко по росе босиком, что не так было больно меняться,
Если тебя ничто не ворожит, это не может не насторожить в запорошенной снегом лачуге.
Пожилой капитан дней остаток прожил, завороженный парусным чудом.
Накрепко любить и любимым быть - оно познается в деле -
Не руби сплеча, различай свой быт, храм свой знай, знай свой терем.
Такие песни сказали в прошлом, а смеяться, если смешно, пошло -
Добро и зло всегда будут темой слов, всегда будет от них пыль,
Значит, всегда будет тема ослов, тема других слепых.
Понимаешь, одно лишь увидеть надлом, счастьем убавить горе - другое.
Сейчас говорят, если плохо, "Облом!", а раньше говорили "Больно!"
Крутится-вертится шар голубой - на чьем вертеле, и кто вертит?
Думается мне, что нынче любой, всяк, кому не лень, верит.
Нынче так: кругом бардак, сколько любовь весит? -
Ну эдак так, Вам завернуть или как? - в общем килограммов десять -
Больше, чем золотая брошь, больше, чем в кармане брешь,
В гроше лишь всегда грош, а любовь - иль в душе, иль промеж...
Усомниться можно во всем, время, листая твои страницы,
Ждет твоего "Всё!" - Оно может лишить прочности,
Снять одежды, как с дерев осенью, оставить без рук в точности,
Как Венеру Милосскую, выставит лютым дьяволом, отдаст на возню вранью
И все же съест за тебя все яблоки и в покое оставит в раю...
Ведь то, что, ручаюсь, чисто, что изначально ясно, нам кажется черной кляксой,
Любови надо учиться - прямо с колес коляски,
Сначала с колены в рост стоять и не гнуть спины,
Потом на колени просто, просто перед любимой...
Любови надо учиться. С видом будто почувствовал,
А ведь и любовь учится чему-то более у тебя грустному,
Любови надо учиться... Любови надо учиться...
Ведь рушится не то, что старое - хорошее гуляет в жилах -
Мы вправе усомниться, стало быть, в том, что по сути лживо.
Любовью других восхищайся, вспомни о том, как бродил
Раньше и бродишь сейчас ты со стрелою в районе груди.
Я бы не шел к тебе, если бы не душой дышал,
Я б не нашел тебя, если бы поспешал,
Не любил бы, не любил бы...
И терял себя среди седых богов,
И купался взор в кружевах резьбы,
И водил перстом в оттисках подков,
И смотрел в окно северной избы.
Ах, какие чудеса из дерева
На лугах стоят и вертятся...
Если б не века - давно взлетели бы
Хлеборобы - ангелы - мельницы.
Смочены дождями, солнцем выжаты,
Под шатрами ветры Северной Двины.
Купола еле-раскрытыми шишками
Сеют чувство будущей вины.
Как хотелось потянуть с собою всё,
Чтобы дома любоваться изредка.
Старина лишь в молчаливой соборности
Улыбалась мне сопливому искренне.
Волновалась трава, клевер пламенел.
По дощатым тропинкам сбегая вниз,
Падал до заноз, не щадя колен,
Улыбался всем, не считая лиц.
Было весело, полнилась душа
Всеразличным узорочьем здешних мест.
Я боялся мысли: "Скоро уезжать..." -
Я привык, мне смертельно вредит отъезд.
Далеко - вне грехов
Вьется ласточка добрых чувств,
Ей легко под стрехой,
Ну а я отреченный мчусь.
От всего, всё туда
(далеко, но не за море)
По заросшим прудам,
Где слезам время самое.
И как будто бы не ушёл,
А места оставили,
Память с грустной душой
Спорят на ристалище.
Ходит слух мирской,
Что места архангельские
Полнятся тоской
Обречённой ангельской...
...Есть любви и просторов смесь
И рукой приласкаема быль.
Грусть здесь лишь как немая спесь
О том, чего хотелось бы...
А грядущее уже эхает
От была - не была дальнего,
И все чаще мелькает вехами,
Когда мы пролетаем тайнами.
Я на мгновенье ощутил себя звеном
В законе сообщения вещей. Арабской вязью
Их провода из этого в иной
Уходят мир. А смерть - проверка связи.
Предместье замерло. Но словно астролябия
Сорока сверлит первопуток над оврагом.
И самолет пунктиром обстоятельства
Подчеркивает. Их скопилось за год.
Из аппарата, по змеевику, не остывая,
Как серпантин струился голос. Ты,
Одной рукой пальтишко надевая,
Звонила мне, спеша на поезд до Читы.
Ни к чему амбиции - я хочу быть просто птицей:
От зари до ночи весной песни петь о Небесной Столице
Там, где она не земля, там она - вода.
Но и под водой, погляди, земля...
Лги - не лги, а суть одна.
Суть одна, как твоя семья.
Потянул ветерок - уже вечерок,
Легкий, как привкус конвертного клея.
Где я? Где я?..
Жизнь моя - акварельный бунт.
Умойте меня дождем.
Я говорил, что я не лгу - лгать грешно.
Я солгал, но мы с тобой вдвоем
Возьмем эту крепость - крепче с каждым днем.
Мороз их сердец мы растопим огнем,
Лютую нелепость каждого слова...
И молча уйдем.
Выпусти птицу - златую капель -
Она бьется в стекло твоего окна.
Как залетела - недоглядел,
А теперь она рвется - и вот она, вот она...
На лестничной клетке можешь выкурить жизнь.
На кухне за чаем - свою любовь.
Все не случайно, ведь все не случайно,
Так что будь готов и других готовь.
Синица в руке - все твое, что в небе.
Так лучше и должно быть, но мне бы, мне бы...
Мне бы проще - в соловьиную рощу
Да худой сюртук поверх долгих рук.
Алмазами в ночи рассыпан город
Меж двух морей. Звезд - замечтаешься! И повод,
Что зима дала, забудешь. И будешь рад
Тому, что отошла она...
Звездный свет ляжет вслед.
Не спеша по воде прокатилась луна,
А волна обняла тебя, подняла тебя под крыла...
Я знаю, знаю - мы с тобой вдвоем
Возьмем эту крепость - крепче с каждым днем.
Мороз их сердец мы растопим огнем,
Лютую нелепость каждого слова...
И молча уйдем.
Дни все короче, ночь будет долгой.
Розги рассвета разбудят тебя:
Вставай, умывайся, вспомни все догмы
И отправляйся - тебя ждут дела.
Осень - северный скит,
Вольная воля, черный ворон.
Слово снова не спит...
Я буду рядом, если попросишь, осень.
Осень, кто дорог - сейчас далеко.
Сотни дорог - одна твоя.
Дождь - холодное молоко,
Осень - музыка забытья.
Одинокая птица разлука-гроза,
Сотни дождей в душу.
Кто бы ты ни был - закрой глаза:
Осень пришла - послушай...
Это - осень: северный скит,
Вольная воля, черный ворон.
Слово снова не спит...
Я буду рядом, если попросишь, осень.
Я Ваш слуга, но так отвык от правды-стервы,
Что прямодушие меня слегка мутит.
Так что пока я не полез на стены,
Прошу - пустите! Можно мне уйти...
В моей душе - огромные пробелы.
Я удивлен, что мне судьба благоволит.
Игра не стоит свеч - глухое дело! -
Их на застолье не заговорить.
Там - внизу - двуликость бытия:
Брачная процессия и траурный кортеж...
Истинность события в ожиданье вскрытия:
Правда жизни, в сущности, есть ложь.
Не хочу показаться жестоким,
Не хочу показать Вам
Истоки отношений нестойких
И целебность грязевых ванн.
Обрученный с одиночеством,
Обреченные в его кругах,
Не спрашиваешь имени и отчества,
Да будь хоть дьявол он - хватаешь за рукав.
Чем шире выбор, тем бездарней жизнь -
Особый дар не нужен в трате денег.
Но если вверил жизнь кому-то, то держись -
Не уронил бы он в мечтах о запредельном.