"Предположим, герой - молодой человек..."

Когда-то я был милым молодым человеком. Скакал себе в Крыму меж скал и считал себя вождем Земли всея. Уже тогда мной не владели ни жажда славы, ни корысть, а важными для меня были только лишь честь и свобода, да, только они, все остальное было не в счет. Я был молод и поэтому силен, и, как ни голосили некие темные силы, сколько ни била житейская канонада - тут, сколько ни бей, мне было все нипочем. Чего мне было бояться каких-то там тюрем, тоски, ущерба очагу, вреда здоровью, если я прекрасно понимал, что это все такие пустяки в сравнении со смертью и любовью. Так, на секунды рассыпаясь, как на искры фейерверка, жизнь текла, переливаясь, как цыганская венгерка. Я легко говорил "Прости", "Прощай" и безмятежно выходил с рассветом и шел к закату. Шагал важно, вышагивал, исполняя все, что сам себе велел, куда хотел, рулил я без оглядки, да. И летел кораблик моей молодости сам себе в радость, причем летел туда, куда надо мне. И этот полет был для меня так искренен, так свят, что я даже не сразу задался вопросом: "А куда же мне, собственно, надо?" Долгое время у меня над койкой висел лозунг: "Зачем чего-то объяснять, когда все понято", и я спокойно слагал себе всякую чушь о грехе и о гидравлике (благо, как я теперь понимаю, тема была безопасной для моего спокойствия духа). Но, увы, как я ни увиливал, как ни упрощал себя, вопрос "Куда идут стада?" начал перцем жечь мне небо и хотеть наружу. И как-то раз, весь в азарте, как в атаке, веря, что, хотя об этом и страшно помыслить, но все же возможно понять, я взялся за этот вопрос. Но однако здесь споткнулся мой разум, не в силах расчислить конца и начала узнать. Выбил этот вопрос у меня балансир, подогнулись мои ноги под его тяжестью, и уж какие теперь были полеты - беда, беда. Но, призвав решительность, я сказал себе: "Ладно. Попробую по-пластунски" и, не трепеща, продолжил поиски ответа, который осчастливит, ибо свет прольет и цель наметит. Я выучил языки и сделался безупречным. Я построил графики упадка царств. Я изучил томов пятьсот пророческого толка. И не было конца череде ученых книг. Как вдруг открылись мои глаза, и я увидел, что мир скорей подмостки, чем, увы, библиотека, и что зримый мир скорее мним, чем зрим. А посему и Ньютон - чепуха, и законы его - чепуха. Все бессмысленно и здесь, и на Плутоне. И, конечно же, речь не о части света - где бы мы ни были: в Крыму ли, на Суматре - мы, опять-таки в театре, и опять-таки в плохом. Что за бедность игры с магнитной стрелой - широта, долгота - нужды нет - на всей Земле, на всей Земле не выйдет счастья нам. Даже на край света нельзя убежать - мешает то, что Земля - шар, где край света? Нету, и некуда идти. Правда, я все это принял не сразу, сперва возражал, сомневался, а вдруг да не эдак, но потом возмужал и нашел, что ВСЕ чепуха. Все - одно лишь слово "гибель". Так обмякли устои, померкли миры. Впереди была темнота, позади двадцать лет пустых, как космос. Смерть была наготове, а тайна Земли по-прежнему заперта. Я задыхался. И оставалось одно - спасение в Слове, а прочее все суета. В самом деле, чем, кроме литературы, и дышать-то? Чем утешаться и внушать себе, что Земля не шар? И я, покорный слуга глагола, развернул словарь языка и начал воздвигать свое собственное королевство. Вначале я понаставил там и сям крепостей, создал города и поднял храмы. Затем я их заселил. И кого только нельзя встретить на перекрестках моего шумного града - от бургомистров и церемониймейстеров до полковников и лейтенантов запаса. Был даже негр, муравьед и особые секретные спецприборы. Так и жил я вместе со своим литературным царством, приводя все в движение одной фантазией своей, ничем иным. Хоть и хрупка была моя обитель, а все же сто очков вперед могла бы дать иному крову по праву, ибо здесь все было ясно и понятно - левый борт по леву руку и правый борт по праву. Я смог, создал, восхитил, снискал. Но что же после? А после снова пустота, потемки, снова полыхающий горизонт. Тут, как ни крути, а словарь в пустыне невеликая подмога. Эх, и кого бы в 666-й раз спросить, зачем свете белом я? Ну вот хоть ты, музыка сфер, раз уж ты есть, распредели, развей в реве своем и визге, определи, что я за тварь, за зверь. Но нет, не дает ответа. Ай, скучно мне. Как-то весь выветрился, иссяк. Жизнь воспринимается как курьез. Боже мой, о как же трудно мне со мной. А может быть стоит попробовать комедианту сменить амплуа и начать действовать в других морфемах? К тому же я как раз сегодня, перестав внимать письменам и доверившись осязанью, случайно забрел в храм, и там пестрый витраж сам собой, без нажима брызнул, и блестки взметнул надо мной. И именно сегодня же я наконец-то разобрал, о чем поют голоса в печных трубах. Вот вроде бы и нашел. Сошлось. Явственно обнаружились какие-то маяки. Но это высказыванию не подлежит, ибо, когда это высказать пытаешься, оно бежит. Могу только лишь сказать, что это позволяет понять, в чем же было заклинание то. Заклинание, с помощью которого, как мне кажется, я снова лечу. И я молчу, не спрашиваю, куда - с высоты своего полет мне хорошо виден осененный млечной полночью берег над заливом - так вот, туда, туда. Что ж, вот и ответ. Слез, грез, чудес в решете мне бы теперь не хотелось, а мне бы хотелось, пожалуй что, раздать всем от того витража по осколку. Пусть это скупо, нелепо, но я так хочу. Таков эпилог. Или, может, эпиграф - не все ли равно? Adios. Amigos. Я ухожу в небеса. Четверть часа на формальности. Четверть часа...

Присылайте новые рецензии: polnolunie@baikal.ru!