Неизреченнная Мысль Есть Ложь,
или Свобода Руслана Бажина

"Иркутск - это большая Санта-Барбара",– так любит говорить наш герой, не посмотрев, впрочем, ни одной серии грандиозного телесериала. Он совершенно прав. Плотность человеческих связей в Иркутске невероятна. Здесь практически невозможно познакомиться с абсолютно незнакомым человеком, здесь знакомишься только с теми, о ком уже ранее "слышал". А так как здесь все друг о друге слышали и знают, то единственное, на что еще можно рассчитывать, так это на то, чтобы узнать ближнего с новой стороны. В последнем Руслан Бажин просто незаменим. "Поэт-песенник", просто поэт, просто музыкант, автор изысканной прозы, переводчик с трех европейских языков, вечно изучающий китайский, историк, лингвист, семиотик, философ, политолог, оригинальный теоретик- экономист, специалист в области рекламы, любитель менять фамилии, замечательный водитель, украшение любой несерьезной компании, гроза компании серьезной, дамский угодник – все это далеко не полный перечень многочисленных ипостасей нашего героя. Одним словом, универсальная личность эпохи Возрождения, энциклопедист-просветитель, правда, по его собственному признанию, уставший просвещать и просвещаться.

Руслану нет и тридцати, и он принадлежит к поколению, которое хорошо помнит "совок" и хорошо разбирается в новом русском капитализме. Вопрос о подлинной стоимости этой молодости "поднимается" во многих бажинских песнях.

"Так вперед, разбежимся,
Дай нам Бог не достигнуть цели,
И проламывать дыры в заборах,
А не просто подсматривать в щели"

"Хороним весну, своей свободы стыдясь,
Убийцы управляют похоронной каретой…"

Его песни – это служение матушке-истории, но не той, из книжек "про войну", а той, в которую встроен его собственный опыт. Время гораздо интереснее вечности, но самое интересное, что в бажинских песнях чувствуется цена последнего. Эти песни понятны людям со схожим опытом и загадочны для тех, кто этот опыт не получил или забыл, сочтя его ненужным или коммерчески невыгодным. В то время, как музыкально-поэтические герои 80-ых годов самых разных уровней – от монстров рока до местных "чуваков с третьего поселка" – продолжали сочинять все больше и хуже, Бажин, по сути, только начал писать, при этом следуя хорошему ленинскому принципу: лучше меньше, да лучше.

Сейчас уже трудно сказать, с какой именно песни начался новый отсчет. В 1992 году Руслан нигде не работал и денег не имел. И то, и другое было сделано им специально, ведь вокруг все работали и зарабатывали. Я хорошо помню его в том году. Он сидел в арендованной "академовской" двухкомнатной, читал Ницше и Хайдеггера, переводил порнографическую прозу и писал песни, которые начинали разительно отличаться от того, что он делал до этого и от того, что писали в то время "последние поэты". О песнях этих мало кто знал, они и сейчас почти неизвестны.

В текстах Бажина есть все, кроме слепой влюбленности в поэзию. Он никогда не отождествлял ее с "элегическими настроениями обывателя" (Р.Барт). Он никогда не спешил занять место в архивах культуры, поскольку, как он сам говорит, давно застолбил за собой "посткультурное пространство". Поэзия и музыка для него способ, а не цель. Если бы можно было найти другой, более удачный, с его точки зрения, способ, он без сожаления отказался бы от того и другого. Поэтому его песни нацелены на практическую пользу, потому скорее телесны, нежели духовны.

"Город купает крыши домов,
Вечное место встречи ангелов и котов"

Его песни практически не связаны с двумя российскими типами независимого творчества: "брокерского" рок-н-ролла и "комбината студенческого питания" (КСП). Они гораздо ближе к французской традиции Жоржа Броссанса и Сержа Гинзбурга, в которой принято сочинять пени как таковые, а не хватать друг друга за груди с вопросом: "Ты за текст или за музыку?" Всегда был убежден, что именно такая форма больше подходит русской культуре. Она уже существовала в творчестве Вертинского, давала себя знать у многих рок-н-ролльных авторов, самодеятельных бардов. В КСП, ее, правда, придавили суровая пята туризма, сублимированное шестидесятничество и ставшая ортодоксией авторской песни тематика, напоминающая школьные сочинения "Моя любимая книга" и "Как я провел лето". Движение КСП сумело, правда, в отличие от рок-андеграунда, сохранить свою независимость, что не избавило его от мягкотелости, в которой все меньше и меньше нуждаешься в наше далекое от альтруизма время. Русский рок, в свою очередь, хоть и не был уничтожен совками, был куплен на корню их коммерческими правопреемниками, превратившись в суровый гимн полового созревания подростков. Бывшая контркультура стала культурой, а бывший андеграунд давно уже сам нуждается в андеграунде, но на этот раз по отношению к самому себе, которого, правда, нет и, видимо, уже не будет.

На фоне кризиса ведущих тенденций всегда хорошо смотрятся культурные маргиналы. Хорошо смотрится и Руслан Бажин. Его свободное отношение к классикам, выраженное в призыве отдать "хитрому Балде его болдинскую осень" или в замечательном образе Пушкина, гуляющего по Байкалу вместе с "милым Кюхлей" и внемлющего пожарам революций, без напряженного сочетания с попыткой нового эпоса, повествующего о дебиле Иванушке, что справляет вечные русские сезоны вместе с серым волком, который "воет молитвы в полный голос" и Богом, в "правду" которого веришь только "пока он врет"

"А там Магадан - пулеметная вера,
Там река Иордан на шкале дальномера,
Там берлинская стена -
Тридцать тонн тротила,
Там китайская стена -
Нужников не хватило..."

"Последние сто франков -
И на баррикады,
Свободы там не встретишь,
Но, видно, так надо… »

Помнится, Гончаров в конце своего известного романа писал, что Илья Ильич Обломов много подумывал о том, чтобы поехать в Обломовку или за границу. Лучшего эпиграфа к русскому быту лично мне в отечественной классике встречать не приходилось. Вечное желание начать новую жизнь, вот только выбор ее отправных точек очень узок: либо заграница, либо Обломовка. И все... Песни Бажина рождены другим мироощущением, уверенностью, что новую жизнь начать нельзя, потому что она давно уже началась, причем очень давно, потому что другой жизни просто не бывает. А Обломовка и заграницы, столь любимые нами, создают только нелепые подобия смысла, вот только просто так это объяснить нельзя. Приходится обходиться намеками.

Сергей Шмидт, май 1996г.
По материалам газеты "Шарманка"