Полнолуние - Ольга Афраймович
|
Полнолуние - Главная Полнолуние - Ольга Афраймович |
|
Познакомиться гораздо проще, если подведут и скажут: "Разрешите представить - Ольга Афраймович..."
За именем этим - напряженная жизнь ищущей, беспокойной души, наполнившая - как терпкое вино наполняет хрусталь - множество песен и стихов. Внимая ее поэзии, мы опускаемся в самые глубокие пропасти и взлетаем до недосягаемых высот бесконечного странствия исследования духа.
Это исследование не чего-то наружного, не деталей большого мира, что там, за окном квартирки на верхнем этаже академгородковской пятиэтажки, а изучение, почти препарирование своего восприятия, сознания того существа, что смотрит, дышит и чувствует внутри молодой женщины с именем Ольга. Исследование строгое, упорное и безжалостное, идущее до конца, до сердцевины, до истока, до растерянного взгляда маленькой девочки, вопрошающей: "Что это вокруг меня? Как я сюда попала? Что здесь делать?"
Мне всегда казался странным пристальный досужий интерес к мелким подробностям биографии человека, чья жизнь отмечена творчеством. Художник кисти ли, музыки ли, слова ли принадлежит, как и все, некоей среде - семье, городу, стране, проходит вереницу событий, встреч, потерь и находок, но есть одно отличие жизни художника от других жизней: каждая веха судьбы человека оставляет звезду опыта и понимания в душе его, но художник призван запечатлеть свои созвездия в искусстве. Его жизнь изначально связана с теми сознаниями, которым предстоит встретить в пути творчество этого художника и испытать его влияние. Поэтому поэт (а наша героиня - поэт) проживает не только свою жизнь, но и какие-то грани жизней своих будущих читателей. И с такой точки зрения увидеть и понять судьбу поэта - дело совсем другое. Так можно избежать высокомерного осуждения страниц боли и падений повести судьбы поэта и ярче увидеть страницы взлетов.
Ольга сменила в детстве много городов - от Алма-Аты, где она родилась, до Иркутска, куда ее семья окончательно перебралась только к концу Ольгиной школы. Частые переезды будто нарочно не позволяли странной нелюдимой, обитающей в своем сказочном мире девочке прирасти к месту, к привычному окружению. Она научилась легко расставаться и не зависеть внутренне ни от кого еще в нежном возрасте.
Потом были попытки найти свое место в обществе: несколько институтов остались незаконченными, разные должности так и не стали призванием или хотя бы постоянным источником средств к существованию:
В кабинетах серых суженныхВот это "прочь пора" - один из центральных мотивов жизни нашей героини. Но выливается это в ощущение никчемности, ненужности своей:
Утомительна игра
В дело важное и нужное,
Страсть наружная,
Спесь натужная,
Зло окружное,
Прочь пора!
...Беззвучно терпеть вольнаВедь идущему необычным путем трудно осознать это, когда вокруг главное стремление всех - "быть нормальными", т.е. "как все". Ах, эти вечные доводы назиданий: "Да ты посмотри, как у людей-то!" Или: "Пора становиться серьезным взрослым человеком!"
Житейскую непригодность.
Но такие благодетели обычно выпускают из вида нечто выпадающее из общих мерок, требующее поменять подход и критерий оценок. Именно это "нечто", неуловимо населившее стихи и песни, до странности методично не позволяло Ольге остановиться на чем-либо, чем-то удовлетвориться - как в работе, так и в том, что зовется "личной жизнью":
Долго путь твой продлится по просторам бескрайним,Попытки найти себя в общепринятых формах, в стандартных способах - всегда оказывались внутренней ложью и обрывались будто чьей-то властной рукой. Можно сказать: "Экая фифа привередливая - все ей не так!" - да и она сама не раз доводила себя до отчаяния такими самообвинениями, и не раз, как в омут, бросалась в новые отношения и действия, показавшиеся теми самыми, настоящими - ведь так хочется найти наконец свое! Но есть ли смысл давить естество, если оно ищет иных способов, иных оснований и оправданий?
Да царевич твой ясный знать не ведает тайны.
Колдовства не нарушит, сам в оковах томится,
Чур тебя, чур, квакушка, стань весенней Жар-птицей!
Впрочем, страшно ли быть неугодной?Вопрос, ответа не требующий. А давайте честно ответим хотя бы сами себе - много ли нас, таких мудрых, правильных, живущих в тех самых общепринятых формах и способах - счастливы по-настоящему? Много ли таких, кого не рвет изнутри крик, зовущий изменить себя ли, жизнь ли свою, приказывающий уйти искать нечто важное и таинственное?
Слишком поздно - себе изменять,
Я дышу этим воздухом - резким, свободным -
Значит, время не судит меня.
А поэт, чьи творения призваны "глаголом жечь сердца людей", не вправе ослушаться этого голоса. Поэта ведут жестче, бескомпромисснее. Он, поступающий по внешности нехорошо - с точки зрения обычного наблюдателя (а тем более человека, волею судьбы вовлеченного в орбиту жизни поэта) - предающий ближних, изменяющий им, на деле по большому счету оказывается прав, сохраняя верность своим будущим читателям, с которыми он связан невидимой нитью, почти неосязаемой, но все же более прочной, чем нити, связующие поэта с окружающей реальностью "сейчас".
Вне удивленья и вне ожиданья событий -И чем больше масштаб, тем более "выпадает" художник из своего времени. Двигаясь за исчезающей тенью вдохновения, как пчела за запахом нектара, он совершает порой безумства и нелепости, но не нам его судить. Мы, читающие Марину Цветаеву (кстати, очень родственную внутренне нашей героине), имеем возможность опереться на силу ее строк в моменты крутых виражей наших судеб. И ради нас ее ставили в ситуации, где ей не на что было опереться, поскольку современники не могли принять виражей ее судьбы.
Жизнь ли? - О Небо, терпенью не будет конца!
Связаны руки. А я покоряюсь - Ведите,
Но, умоляю, Снимите повязку с лица.
Размышляя об этом, мы подходим вплотную к теме взаимоотношений поэта с голосом, диктующим ему направление. И в этом любой человек не отличен от поэта, только у последнего меньше возможности ослушаться:
Это не страх, это - стыд за потерянный зов,Конечно, к голосу Истины примешиваются и другие голоса:
Жалкая смерть в ожиданьи инструкции свыше,
Чтоб, научившись молчать, наконец-то услышать
Собственный голос - тишайший из всех голосов...
А вот и уродец мой -Кроме этих строк о других, чужих голосах нашего сознания написаны разными людьми целые тома трактатов, но мы-то не о том. Мы пытаемся до сути явления докопаться.
Я не боюсь уродца
(Страшен удар прямой,
Но я не хочу бороться),
Срок ли ему пришел -
Снова в глазах маячит,
Днем теребит подол -
Ночью играет в мячик...
Из группы людей, заблудившихся в горах, большинство разводят костры и ждут, а кто-то идет искать дорогу. Вот взгляните на страницы газет, в экран телевизора, откуда на нас смотрит наше общество - вы видите его лицо - нервное, растерянное, измученное неопределенностью и дурными предчувствиями. Человечество погрязло в ненависти, лжи и безнравственности - да, фразы все банальные, но наблюдаемая картина (а еще экологическую ситуацию приплюсуйте туда же) печальна, как ни крути. "Планета больна", - читаем мы на страницах духовных учений. Но ведь человечество - та самая группа, заблудившаяся в горах. И поэт - один из ушедших на поиски пути. Если то, что он создает - настоящее, то нескольким поколениям идти по этим картам - какова ответственность! Это один из первых инструментов на операции в руках Хирурга, одна из центральных фигур спектакля в замысле Режиссера Истории, поскольку поэзия - средство проникнуть прямо в сердце личности и положить туда жемчужину, как семечко - ведь история есть результат взаимодействия личностей.
Поэтому песни рождаются из боли, из отчаянья, из преодоления и прорыва. Это наша общая боль и общее отчаяние, воспринятое и преломленное приемным устройством поэтической души автора:
...На бочке сплю пороховой,Кстати, об авторстве: кого считать автором Ольгиных песен и стихов, если они услышаны, если все, что пишется, возникает из звона в груди, из звуков и ритмов и чаще всего долго остается непонятным той, чья рука пишет и трогает струны в поисках нужных аккордов?
Вдыхаю дым - мне дом родной
Мое пожарище.
Елена Ивановна Рерих не подписывала рукописи своим именем, но это и случай другой - она знала, чей голос слышит и зачем сидит над страницами по ночам.
Творчество есть таинство именно по причине тайны источника. Конечно, имеется в виду настоящее творчество, результат которого - светящийся документ духа, поднимающий своих слушателей, зрителей или читателей.
Предвижу мнение о несоответствии этих слов и поэзии, написанной от очень женского, очень личного "я". Тут уместен экскурс в область физики: некоторые голограммы обладают интересным свойством - кусочек пластинки, содержащей большое изображение объекта, тоже несет объемную форму этого же объекта, но соответственно уменьшенную. К чему это? Вселенная устроена так же. Любая система ее построена по одному принципу и круг проблем Галактики и женщины одинаков, а поэтому под "я" лирической героини Ольгиных песен можно понимать все от человечества до атома. В этой жути "уродцев" и роке "пожарищ" видится и судьба России, и драма Земли. В этих мастерски сотканных строчках отражаются величайшие законы Космоса, грандиознейшие истины, лежащие в основе жизни. И, конечно, под "ты" этих строк почти везде разумеется не конкретный человек:
"Зряче мой, Отче мой, глянь на меня:В том и сила поэзии, что в каждом слове отзвуки многих смыслов сливаются в стройный хор. "Ты" у Ольги - это и поиск Спутника, равного по размаху крыльев:
Спрячусь ли - нет ли - да Звон не унять..."
С моей - ни одна душаОб этом все сказки, все легенды - где тот сужденный, снимающий заклятие околдованности, врывается вспышкой света в судьбу героини:
Не ведала равноценность.
Не тронута. Чуть дыша -
Терплю неприкосновенность.
В полузабытом мучительном кругеТакой с виду избитый образ был бы банальным и тусклым, когда б не просвечивало сквозь его вуаль сверкание иных горизонтов - вспомним, что Христос называет себя не иначе как Женихом. Его невеста - церковь, любая ищущая душа. Цитатой к этой теме могло бы служить едва ли не все Ольгино творчество, а за невозможностью привести в данном тексте столь объемной цитаты уместнее перейти к самому творчеству.
Снег заскрипит под шагами упругими,
Прячется в инее свет строгих глаз.
Вышел к огню, стосковавшись по ласке,
Прямо из горной застуженной сказки -
Боже, не слишком ли счастья для нас?
Александр Ощепков